"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 1" - читать интересную книгу автора

Родзянко еле успокаивает. Первые слова речи Риттих произносит несколько
раз:
Господа, с величайшим... (Слева шум: "Перерыв!") Господа, я буду очень
краток. Я с величайшим... (Слева шум). Я с величайшим удовлетворением, скажу
прямо (слева шум: "Постановление Думы!"), с величайшим удовлетворением,
прямо с радостью выслушал ту часть речи члена Думы Шингарева, где он так
искренне говорил о призыве к народу, о гражданском долге. Министерство
земледелия готово дать все объяснения в сельскохозяйственной комиссии Думы -
как не допустить сокращения посевных площадей. Но, господа, я с величайшим
смущением выслушал все остальное из продолжительных речей членов Думы
Милюкова и Шингарева. Ведь вот второй оратор выходит из той партии, и что же
нам приходится слышать? Член Думы Милюков обвиняет министра земледелия то -
в преступном оптимизме, то уже - в пессимизме, не помню - преступном ли. О
чем они со мной спорят, все время доказывая, что я виноват? Тут и предмета
спора нет: я чувствую себя неизмеримо более виноватым, чем они стараются
доказать какими-то цифрами. Да, господа, днем и ночью меня гнетет мысль, что
я не сделал даже тысячной доли того, что должен был в эту страшную
историческую минуту. (Справа рукоплескания). К несчастью я простой смертный,
а в это время Россия должна была бы выдвинуть людей титанической силы. Я
виноват, что такой силы у меня нет.
Беспристрастно: ну, отчего бы таким тоном не говорить и лидерам
оппозиции? Тогда б и столковаться не мудрено. Но титаны оппозиции кричат:
Аджемов: Уходите!
Милюков: Земля не клином сошлась!
Риттих: Да можем ли мы размениваться сейчас на чисто личную политику?
Ведь это прямо ужасно. Господа, я мечтаю, что сюда выйдет не оратор, а
просто человек, до самозабвения любящий Россию... Мне кажется, и быть может
все это чувствуют, мы переживаем торжественную историческую минуту. Может
быть последний раз рука судьбы подняла те весы, на которых взвешивается
будущее России.
Но у нас-то суббота и воскресенье, заседаний нет. То - умер член Думы -
некролог, траур, панихида, три дня деловых заседаний нет. Только 23 февраля
в полдень, когда на Петербургской стороне началось то самое, да никто в мире
еще этого не понимает, - опять открывается рядовое заседание Думы с
обсуждением надоевшего хлебного вопроса.
Уже громят петроградские булочные, толпа останавливает трамваи, теснит
полицейские посты. Кем-то принесенные смутные слухи доходят до думцев в
перерывах.
Но в безоконном электрическом зале с ранней ночью под стеклянной
шатровой крышею все выступают знатоки и эксперты либерального лагеря, уже и
24 февраля после полудня, - снова Посников, Родичев, Годнев, и, конечно же,
каждый день Чхеидзе, и каждый день Керенский, и, наотмашь выплюхиваясь из
этого надоевшего бесплодного вопроса, взмывом рук и возгласов, - не верить
этому Риттиху!
Родичев: И да будет с ним покончено с сегодняшнего дня!
Чхеидзе: Господа! Как можно продовольственный вопрос в смысле черного
хлеба поставить на рельсы?... Единственный исход - борьба, которая нас
привела бы к упразднению этого правительства! Единственное, что остается в
наших силах - дать улице здоровое русло!