"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 3 Март Семнадцатого, часть 1" - читать интересную книгу автора

зависит только от снарядов, а не от хлеба? Можно ли хотя бы на минуту
откладывать решение? Нужно единодушное обращение к России, к крестьянству -
все отдать ради войны и победы!
А что предлагает общественность и ее Союзы? Не оплачивать гужевую
перевозку, остановить разверстку, вести учет, учет, и конечно побольше
совещаний и, конечно, комитеты, составленные не из крестьян.
При таких комитетах вы ни одного пуда зерна не получите... Еще внесли
этот термин аграрий, покрывающий три четверти населения России. Я отлично
помню обвинения, что спекуляция проникла в крестьянские классы,
и от этого спекулянта надо защитить городских потребителей. Непомерной
защитой потребителя,
прямыми указаниями, что производителя надо сократить, - а его 18
миллионов хозяйств, - произвели этот страшный раскол, достигли, что главный
производитель, крестьянин, вернулся со своими возами с базаров и перестал
молотить хлеб, этот "аграрий" ничего не стал везти на рынок, и если мы
прожили с августа по ноябрь, то исключительно благодаря хлебу помещиков,
которые продолжали везти.
Очень это неприятное для Блока соединение, что в "аграрии" попали и
крестьяне, не разделишь.
Тут были выпады лично против меня - первый ученик Столыпина, умоляю не
поднимать меня так высоко. Я говорю: выход в том, чтобы вся общественность
присоединилась бы к общему внушению крестьянам: везите все до последнего! -
и с волнением жду ответа, а меня упрекают в оптимизме. Но я безропотно снесу
и буду счастлив, если все обернется против меня, а не против дела. Я
понимаю, что нужно открыть известный клапан, надо найти виновного вне самих
критиков, надо рушить систему, чтобы найти виновного. Так пусть нападают на
меня, а деревенской России не мешают вывозить хлеба! (Рукоплещут только
правые и правая часть центра).
Простая человеческая интонация, которую редко услышишь с думской
трибуны, разве только от бесхитростных неумелых крестьян. Среди думцев не
принято виниться, но - всегда оправдываться, но со страстностью и едкостью -
прерывать, уничтожать других.
Что бы, правда, сейчас забыть партийные догмы, лидерское
самодовольство, расчеты и счеты с врагами, очнуться: ведь Россия может
погибнуть! И объединиться всем и единой грудью воззвать к деревенской
России: спасайте, братья, нас грешных! мы тут передрались и напутали...
Воздух недоверия можно сменить на воздух доверия - и в далеких волостях и
рядом в столице, - так что булочных громить не начнут. И обойдется.
Однако и Царское Село с гордо закинутой женскою головой не может
уступить ни извилинки улыбки. И думские лидеры, затянутые инерцией вечных
прений, возгласов с мест и голосований, возбуждениями, суждениями,
разоблачениями и запросами, в этом темном закрытом зале, бывшем зимнем саду,
не имеющем ни единого окна в Божий мир, а только мутно-стеклянный потолок,
через который мерцающе проходят дневные отсветы, а в перерывах заседаний -
еще через восемь дверей, открытых тоже не прямо к свету, но в коридоры, -
думские лидеры уже не могут остановиться, оглянуться, очнуться,
переродиться.
Рука власти разобралась в своем конце веревки - теплая рука Риттиха
ослабила ее. Но отдаленная равнодушная рука Думы по-прежнему уверенно тянет
свой конец. И - стягивается хлебная петля на питающем горле России.