"Александр Солженицын. Красное колесо: Узел 2 Октябрь Шестнадцатого" - читать интересную книгу автора

их размах заменяются дальним швырком и ударом снарядов, а ты, неожиданный
для себя громовержец, только смотришь в бинокль и видишь серые
кустисто-лохматые снопы разрывов, а в них взлетают скрутки колючей
проволоки, огрызки многорядных березовых кольев - все хитромудрое
наплетенье, столькими людьми во столько ночей устроенное, а теперь в три
минуты тобою кинутое в воздух - на разрыв, разлет и впереверт. Именно при
большом расходе снарядов, как сегодня, ощущаешь эту силу, далеко за
пределами отдельного человека, и испытываешь... гордость?...
Невозможно. Гордость?... И приятен неосудительный тон подполковника:
- Нич-чего...
И жалко, что все это - демонстрация, никто в те проходы не пойдет.
А под шинелью на груди - Станислав 3-й степени, однако с мечами, чьей
скромной истории командир батареи тоже участник. А возносительней того -
георгиевский крест за пожарный миг на батарейной позиции. Этот свеженький
Георгий в легком касании как-то перетягивает и поворачивает все
представления о целях и долге человека. Не просто отметка о прошлом, но и
обязанность на будущее.
Удачная работа. Смышленое применение правил стрельбы. Хотя
шестьюдесятью снарядами кого-то же и убили, и ранили сегодня в немецких
окопах.
А как-то - неощутимо.
А два перелетевших снаряда попали в православное кладбище и черно
взметнулись там. Нарушая чьи-то могилы.
Записав, как полагалось, число выпущенных снарядов, их назначение и
результат, Лаженицын готов был и к следующей работе. А дальше пошла еще
интересней: намеревался подполковник сегодня поработать с новыми
36-секундными трубками, прибывшими к ним пока малой партией. Два года
бригада воевала с 22-секундными, дальность шрапнельного выстрела пять верст,
и при такой местности, как сейчас, когда нельзя было для пушек найти
закрытой позиции ближе Дряговца, вся их шрапнельная стрельба велась лишь по
самому переду немецкой обороны. Трубки в 36 секунд горения удлиняли выстрел,
захватывали лишних две версты в глубину неприятеля.
Готовили новые данные по развернутой на бруствере карте двухверстке,
где спичкой называет безграмотная пехота две версты. Командовал подпоручик
выстрелы, потом наблюдали за далекими белопушистыми дымками своих шрапнелей.
В этой стрельбе уже не было грозности, одна математическая и внешняя
красота. Истолковывали результаты.
Эта их стрельба никак особенно не меняла мирно-боевого дня у
неприятеля. Редкие одиночные выстрелы не сгущались ни к какой определенной
цели, были мерным явлением надфронтового воздуха. Только умный наблюдатель
мог бы догадаться, отчего так глубоки разрывы, что не позиции сменили, а
появились у русских новые трубки.
Один раз под их шрапнелью понесло повозку и свалило вместе с конями.
Еще раз подтянули они разрывы, сколько могли, к стволовичскому костелу, а
там у немцев безусловно наблюдательный пункт.
Была гордость в этой приравненности работы и мысли подполковника и
подпоручика. Попирали локтями одомашненную малую поверхность брустверной
земли, уложенную дощечками, чертили, считали и толковали не
командно-подчиненно, а - даже бы сказать дружески, если бы голос
подполковника не обладал особой формой вежливости, с ледком отдаления, не