"Александр Солженицын. Размышления над Февральской революцией" - читать интересную книгу автора

аппарате государства возникали невольно-добровольные агенты и ячейки
радикализма, они-то и сказались в марте Семнадцатого. Столетняя дуэль
общества и трона не прошла вничью: в мартовские дни идеология интеллигенции
победила - вот, захватив и генералов, а те помогли обессилить и трон. Поле
струилось сто лет - настолько сильно, что в н╕м померкало национальное
сознание ("примитивный патриотизм") и образованный слой переставал
усматривать интересы национального бытия. Национальное сознание было
отброшено интеллигенцией - но и обронено верхами. Так мы шли к своей
национальной катастрофе.
Это было - как всеобщее (образованное) состояние под гипнозом, а в годы
войны оно ещ╕ усилилось ложными внушениями: что государственная власть не
выполняет национальной задачи, что довести войну до победного конца
невозможно при этой власти, что при этом "режиме" стране вообще невозможно
далее жить. Этот гипноз вполне захватил и Родзянку - и он легкомысленно дал
революции имя сво╕ и Государственной Думы, - и так возникло подобие
законности и многих военных и государственных чинов склонило не бороться, а
подчиниться. Называлось бы с первых минут "Гучков-Милюков-Керенский" или
даже "Совдеп" - так гладко бы не пошло.
Их всех - победило Поле. Оно и настигло Алексеева в Ставке, Николая
Николаевича в Тифлисе, Эверта в Минске, штаб Рузского и самого Государя - во
Пскове. И Государь, вместе со своим ничтожным окружением, тоже потерял
духовную уверенность, был обескуражен мнимым перевесом городской
общественности, покорился, что сильнее кошки зверя нет. Оттого так покато и
отреклось ему, что он отрекался, кажется, - "для блага народа" (понятого и
им по-интеллигентски, а не по-государственному). Не в том была неумолимость,
что Государь вынужден был дать подпись во псковской коробочке - он мог бы
ещ╕ и через день схватиться в Ставке, заодно с Алексеевым, - но в том, что
ни он и никто на его стороне не имел Уверенности для борьбы. Этим внуш╕нным
сознанием мнимой неправоты и бессилия правящих и реш╕н был мгновенный успех
революции.
Мартовское отречение произошло почти мгновенно, но проигрывалось оно 50
лет, начиная от выстрела Каракозова.
А в ближайшие следующие дни силовые линии Поля затрепетали ещ╕ победней,
воздух стал ещ╕ угарней. И когда поворотливая петроградская газета с
банковским фундаментом и интеллектуальным покрытием спросит генерала
Рузского:
- Мы имеем сведения, что Свободная Россия обязана вам предотвращением
ужасного кровопролития, которое готовил низложенный царь. Говорят, он
приехал к вам убедить вас, чтобы вы послали на столицу несколько корпусов?
- общественный воздух уже окажется настолько раскал╕н, все громкости
поднимутся в цене, а скромности упадут, - генерал Рузский, чтобы не вовсе
затереться в уничижении, УЛЫБНУЛСЯ И ЗАМЕТИЛ:
- Если уж говорить об услуге, оказанной мною революции, то она ДАЖЕ
БОЛЬШЕ ТОЙ. Я - убедил его отречься от престола.
Генерал Рузский торопил, торопил на себя подножье пятигорского Машука с
чекистами - свой шашечный переруб на краю вырытой ямы...



Если надо выбрать в русской истории роковую ночь, если была такая одна,