"Ив. Соколов-Микитов. Чижикова лавра" - читать интересную книгу автора

Уж мать мне раз намекнула, видя мое беспокойство, чтобы поменьше я
верил в людей. А я сам видел, какое время: люди охолодали, истоскова-
лись, - столько покинутых жен и невест, столько мужчин без семьи, и даже
оправдывал многое. Разумеется, не все: в городе нашем чуть не ежене-
дельно вылавливали в колодцах новорожденных... Разумеется, о Соне у меня
и в мыслях худого не могло быть, и все это к слову и определению време-
ни.
А перед отъездом пошел я к ней и сказал прямо:
- Помните, говорю, Софья Николаевна, слово, сказанное между нами, и
не забывайте, что есть человек, который любит вас больше всего на свете,
несмотря ни на что. Теперь я уезжаю и, может-быть, не скоро ворочусь, -
может, вы в чем передо мной и виноваты, я вас прошу только, не терзайте
себя, - вы должны оценить человеческое сердце, и возьмите себя в руки.
После этих слов бросилась она мне на шею и зарыдала. А я понял по ее
словам, что виновата, но любит меня, любит.
С тем я и уехал, уж прямо в маршевый полк.

IV

Что могу сказать про войну?
Одно могу: очень страшно. Когда пригнали наш полк на позиции, - а
время было какое! - и рассадили по норам, началась для меня новая жизнь.
И раньше я понимал, а теперь убедился, что чем человек проще, тем и душа
у него теплее. И стал я приближаться к солдатам и отходить от на-
чальства. Разумеется, не проходило мне такое даром.
Тогда, в окопах, понял я многое: что уж никакой войны нету, что не
желает народ войны. А оттудова все приезжали, сгоняли солдат, и крик был
один: "до победы!". Наш полк слушал молча, - зато чего только ни говори-
лось в окопах. И вместе с солдатами понимал я горькую ошибку наезжих
"орателей".
Сидели мы в ожидании приказа о наступлении. А когда вышел приказ нас-
тупать нашему корпусу, пошли по частям споры. Наш полк согласился вести
наступление.
Это было первое мое боевое крещение.
И ничего-то я, ничего не запомнил, кроме смертного страха, свиста
пуль и великого отвращения к непонятному мне убийству.
Как и следовало ожидать: окончилось все очень плохо, вся наша диви-
зия, растерявшись и упустив связь, оказалась в плену.
Была это третья неделя моей фронтовой жизни: погнали нас в плен, как
овечек.
И вышло нам в плену, не в пример прочим, полное благополучие. Взяла
нас, - всех, кто шел "за свободу", на свое попечение одна большая держа-
ва. Стали нам высылать пайки, одежу, еду, даже выплачивали жалованье.
Зажили мы, сказать можно, припеваючи. Другие, кого угораздило при царе,
- заборы грызут с голодухи, а у нас кофей, какао, шеколад, шерстяное
белье... И свободой мы пользовались немалой: можно было ходить в городок
и иметь при себе деньжонки. В те дни Германия маленько уж поотпустила
вожжи. Насмотрелися мы там на голодуху, на человеческую горе-беду. Наша
тогдашняя российская жизнь была противу ихней, как царство небесное, и
никакого у них выхода, точно зажали себя в чугунные тиски. Понял я тог-