"Владимир Соколовский. Планида" - читать интересную книгу автора

старенькой машинки "ундервуд", кучера Никиты, пишбарышни Манюни и секретаря
Митьки Котельникова, вчерашнего реалиста. Раздавил банку самогону с бывшим
председателем Клюевым, попытавшимся было разъяснить ему какие-то
обязательные к исполнению бумаги, отмахнулся - отвяжись, сатана! Обиделся
тот, надулся, Никиту зовет: вези, Никита, на фронт, устал я от эдакой
жизни - знай болбочи да бумажки читай-пиши, а мировая революция, она ждать
не будет. Эй, Никита! А Никифор ему вежливо так: осади, товарищ Никита,
вертай в обрат. Сейчас, товарищ, я эту лошадь по своему делу занаряжу,
потому как - я над ней и Никитой прямой и непосредственный начальник.
Милости прошу - пешочком!
Растерялся тот, - стоит, лицо смешно так скривил: одна половинка вверх
тянется, вроде как смеется - да ты чего, товарищ, мил-человек, супротив
своих-то - хха! - а другую вниз ведет: да я тебя... Ты што, злодей, на кого
голос повысил? Раздавлю...
Пожалел его. Ладно. Седай. Да не рыпайся, а то ссажу. Вези, Никита. А
никуда, - так, прокати. Сел Клюев. Приутих. А когда поехали, тихонько так
Никифору говорит: ты, товарищ, меня уж это... извиняй, если што. Закрутился,
понимаешь. До сих пор трудно разбираю: на кого орать, а кому смеяться. На
фронте - там ясное дело. Там мне, поди, эскадрон дадут. А может, и полк... -
замечтал улабчиво.
Возле Бабаевой мастерской Крюков остановил Никиту, махнул
предшественнику: зайдем. Слезли с пролетки, вошли. Клюев так это фертом,
впереди Никифора, в дверь влетел: привет, кричит, честному капиталу! А
Бабай, как купец на ярмарке, - щерится, подхохатывает, кланяется: ах,
товарищ! А я-то заждался - когда, думаю, товарищ предрика ко мне заглянут?
Хе-хе. А сапожишки-то у вас - ох! - ну-ко, скидавайте, скидавайте...
Вот паразит. А на Никифора ноль внимания, косится только. Слушал,
слушал Никифор, да и хрипло та: ну, хватит! Чего комедь ломать. Я вот што
думаю, Клюев: а не пора ли нам этот самый частный капитал, как опаснейшее
средство мировой буржуазии - к ногтю! Этого, к примеру, гражданина.
Нахмурился Клюев, строго так говорит: прошу знакомиться, заместо меня
товарищ определился, так вы тут ладом у него. Растерялся Бабай; посерел,
лицом затряс; а-ммм... - лопочет. - Выдь-ко, - сказал Никифор Клюеву;
подошел к Бабаю: некогда мне счас с тобой, гнида. Ну, встренемся, поди. И
ушел.
Повез Клюева к себе, в пустую избу, занял у соседей самогонки, и - всю
ночь глаз в глаз просидели. И вроде так ни о чем путном и не поговорили, а,
проводив друга-товарища на пароход, весело шагал Никифор утром на работу.
Ясная стала жизнь: давай, товарищ, знай-поворачивайся, а то не поспеет уезд
к светлому дню всемирно-революционного торжества. Вот сраму-то будет.


5

Так началась у Никифора Крюкова новая жизнь. Поначалу он все больше по
уезду мотался - продналоги собирал. Созывал крестьян в избу побольше, или в
школу, и - потихонечку, как водится, речь толкнет, а потом уж разговоры
начинает. Мужики слушали с интересом, только сильно воняли. Никифор поначалу
обижался на это, да потом махнул рукой - такой народ, некультурный! Но
разговоры вели хитрые, в глаза смотрели сторожко. Крюков под их взглядами