"Владимир Соколовский. Последний сын дождя " - читать интересную книгу автора

праведный гнев против нахального, не имеющего должного облика чужака, тем
больше находилось оправданий собственному поступку. "Кто разрешил? По какому
такому закону? Нет, ты мне укажи!" - распалял себя Кокарев. Но спохватился,
подумав, что гнев-то гневом, а вот что конкретно предпримет он, если
набредет вдруг в лесу на неведомое и противное природе существо?
Хриплый, сипящий вопль прервал его мысли. Егерь узнал голос медведя,
тоже чужака, давно ходившего у него в недоверии. С наступлением осени он
потерял его из виду и успокоился уже было, думая, что зверь залег спать, - и
вот такой сюрприз! Оголодалый медведь стал шатуном.
Вспомнился изъян в собственном оружии, и страх сковал Авдеюшкину душу:
зимой медведь непуглив, и стрелять в него дробью - только увеличивать
ярость.
Рев слышался рядом, из овражка, поэтому бежать тоже было опасно.
Почуявший человека медведь догонит его моментально, без всякого труда.
Тихонько покинув поляну, Кокарев прокрался через осинник к небольшой
опушечке и стал карабкаться на огромную разлапистую елку. С вершины ее он
увидел показавшегося вскоре на опушке медведя и пережил там мгновения
смертного страха, когда тот стал сцарапывать с дерева кору. Авдеюшко бросил
ему остаток захваченных утром из дома шанег. После ухода зверя сидел там до
тех пор, пока не понял: еще несколько минут - и окоченение не даст
спуститься вниз, обрушит с вершины на снег, вытоптанный медвежьими лапами. С
трудом слез и побрел в сумерках домой, иззябший и усталый, обмысливая еще
две, кроме Федьки, легшие на плечи заботы: неведомо куда исчезнувшего
полуконя-получеловека, чужого лесной природе, и медведя-шатуна, чужого его,
Авдеюшкиному, лесу. Судя по всему, здесь предстояла борьба, и в борьбе этой
надо было четко наметить план своих действий.


12

Спали неспокойно: ночью у кентавра стала открываться и кровоточить
начавшая затягиваться рана; он задыхался, метался по соломе, дрожал в ознобе
и вытягивался. Федька суетился, просовывал ему в рот таблетки, поил водой из
ковшика, снова промазал и перевязал рану. Только к утру Мирон забылся,
уснул, тяжко поводя боками. Но уже светало, надо было идти домой, и Федька,
невыспавшийся и лохматый, двинулся по первому снежку в деревню.
Жизнь его как-то внезапно повернулась. Раньше лес существовал для него
как место, где можно прекрасно упрятаться от разных неурядиц, в которые он
постоянно попадал по собственной глупости и мелкоумию. Как источник разного
дохода, из которого кое-что перепадало порой семье. И ни перед кем там не
надо было отвечать (Авдеюшко не в счет!), ни до кого ему там не было дела. А
тут - свалилась морока, бат-тюшки! Екарный бабай! Возись теперь... вон, не
успел оглянуться - уж деньги у Кривокорытихи занял! Ать ты, вот тебе и
суетация! Корми, обиходь... И какая от него, страховитого, может быть
польза? Знай крутит зенками да копытами стрижет - угадай поди, что у него на
уме-то, у черта лохматого. Одного хлеба сколько жрет... Да, угруз ты, Федя!
А мог бы на ту десяточку и приклад у дедки Анфима купить, и чекушечку испить
за собственное здоровье. Очень даже свободно.
Однако Федька и гордился. Как-никак существа необыкновенные в лесу
попадаются не так-то часто. Его, Сурнина, находка! И кто еще похвастается