"Владимир Соколовский. Последний сын дождя " - читать интересную книгу автора

такой? И хоть мало с получеловека корысти, а все не одному коротать зиму,
спасаясь в лесу от жизненной несообразицы. Да кто он? Где жил, бродил, что
видел... может, расскажет? У Федьки кругом пошла голова и сладко засосало
сердце. Пущай уж живет, раненый приблудыш, а хлебушко как-нибудь охотой
промыслим - зима пришла, золотое времечко!
Дума о кентавре-приблудыше донимала Федьку, и мысли, что обычно бегали
в его голове легко и быстро, скрипели там теперь трудно и непривычно. Это у
Федьки-то браконьера, который даже на суде гыгал и зубатил с прокурором!


13

В избе Сурнина ждал непривычный гость - бригадир Гриша Долгой. Он
сидел, смолил папироску, разговаривал с Милькой, задирал притихших
ребятишек, но при первом же взгляде на него явившийся утречком хозяин понял,
что наведался бригадир по его, Федькину, грешную душу.
Гриша был и правда долгой - длинный, мосластый, рыжий, со складчатым
лицом кирпичного цвета, словно жестокий загар, однажды опалив его, уже не
сходил никогда, целыми годами, десятилетиями. Увидав Федьку, он качнулся в
его сторону и затрубил:
- Вот хде он, едрен-мать! Ты пошто, тунеядец, с утрева домой приходишь?
Загулял, што ли, он у тебя, а Милька?
- С кем тутока... с Куклой, што ли? - огрызнулся Федька. - Из лесу я,
не видишь?
- С кем, с кем... зна-ам, не думай! Ты найдешь, ушлой! - погрозил
кулаком Гриша, и Сурнин подумал, что Долгой знает о том, как он утешал
холостую печаль сельповской продавщицы Надьки Пивенковой. Ну и подумаешь!
Мало ли кто ее не утешал! Гриша и сам-то, поди...
Несмотря на рань, бригадир был выпивши. Ноздри его раздувались. Докурив
папироску, он встал, бросил окурок в ведро под умывальником и сгреб Федьку
за плечо:
- Ну, ты... гнида! Не хватит ли возля колхоза-то отираться? Выметась-ко
отсель, понял? Штобы до завтрева... выметась!
- А ты хто такой? - завертелся Сурнин. - Пришел в чужой дом...
зараспоряжался!
Наполняя избу едким духом водки и чеснока, Долгой топтался по избе,
тряс хозяина и рычал:
- Не-ет, я больше с тобой маяться не стану! Ты или робь, или уж в лес
дак в лес... к черту тебя... Токо народ мутишь, они, на тебя глядя, тоже
через пень-колоду, землю забывают... А она-то чем виновата, оглоед? Вон,
дескать, Сурнин-от, не жнет, не сеет, по лесам да по лесам - живет ведь! А я
чем хуже? Нет, я не Митя Колосок, который тебя через бабу жалеет, он твоего
вреда не знает ищо... Ты у меня и за тунеядство насидисся, с участковым был
разговор! Я теперь за тебя сам возьмуся, хватит на правленье языки-то
попусту чесать!
Ребята ревели; Милька стояла, пригорюнясь, облокотясь на дверной косяк,
и тоже хлипала. Тенористые вскрики бригадира, сопение задыхающегося от ужаса
Федьки дополняло гул. Голова Сурнина прыгала и качалась на тощей шее, словно
тряпичная.
- Ухх ты... - хрипел Гриша. - Откуль вы беретесь на нашу голову,