"Борис Соколов. В плену" - читать интересную книгу автора

наконец-то, сбывшаяся мечта об удовлетворении личной неприязни, понятен. Но
зачем эти театральные эффекты? Эти желтые звезды, запрещения ходить по
тротуарам и прочие атрибуты средневековья? А, может быть, это импонирует
немцам и поэтому Гитлер для них это и делает? Не знаю.
Становится совсем темно, когда подъезжаем к цели нашей поездки лагерю
для русских выздоравливающих солдат вблизи поселка Саласпилс. На воротах
надпись "Nebenlager" и чуть пониже "Jedem das Seine" - "Каждому свое".

Глава 3.

Nebenlager-41


Jedem das Seine (каждому свое)

Надпись на воротах лагеря


Первое впечатление от лагеря - промозглый холод, тьма, раскачивающиеся
голые кроны огромных деревьев, чадящий дым костров и... во всем беспорядок.
Нас размещают в длинных лазаретных бараках, где и без нас полно и места надо
брать с бою. Обеда сегодня не досталось, и ложусь спать на голодный желудок.
Настроения это не поднимает.
Утром прямо подскакиваю от грохота, крика и свистков. Топоча, как
лошади, по проходам бегут санитары, свистя и истошно крича "Achtung!"
"Внимание!". По этой команде все ходячие раненые обязаны мгновенно соскочить
с нар и встать в положение "смирно". Все прочие должны на нарах сидеть;
лежать не должен никто. Санитары расталкивают спящих, дергая их за ноги, и
вытаскивают умерших за ночь. Однако соседи стараются не отдавать мертвых,
ухитряются даже их сажать, нахлобучивая пилотки и обматывая шеи портянками,
чтобы не заваливалась голова. Делается это для получения на них пайка.
Держат до тех пор, пока смрад не становится чрезмерным. Тогда или сами
сбрасывают их в проход, или бдительные санитары, отчаянно матерясь и
богохульствуя, вытаскивают бренные останки за ноги и с грохотом волокут по
полу к дверям.
Вскоре подается вторая команда: "Achrung, идет Artz!" Здесь считается
особым шиком говорить на воляпюке, мешая немецкие слова с русскими. По этой
команде все застывают на своих местах. Artz - это немецкий доктор - высокий
блондин лет тридцати пяти, с очень строгим и внушительным видом
возглавляющий процессию пленных русских врачей и фельдшеров. Он великолепен,
этот Artz, и весь проникнут сознанием своего великолепия. Держится он
подчеркнуто прямо, шинель на нем отлично пригнана по фигуре, фуражка
щегольски заломлена кверху, сапоги сверкают.
Время от времени он покровительственным и в то же время резким тоном
делает замечания, которые ближайший к нему русский врач, вытягиваясь и
щелкая каблуками, заносит в тетрадь. Все русские врачи одеты в обычную нашу
военную форму. Белых халатов, так привычных для лазаретов и больниц, нет ни
на ком.
После обхода все в ожидании завтрака опять лезут на нары. Двое
санитаров несут корзину с нарезанными небольшими кусочками хлеба, а третий