"Борис Соколов. В плену" - читать интересную книгу автора

о которой никто ничего и не узнал бы. И отвел ее этот незаметный старик. Ему
я обязан жизнью. Все засыпают. После напряжения тяжелый сон наваливается и
на меня. Вечером выгружаемся на товарной станции в Пскове.
В Пскове нас размещают в старой городской больнице на Завеличье. В
палатах нет никакой мебели: ни кроватей, ни стульев, ни тумбочек - ничего.
Лежим рядами на деревянном крашеном полу, а собственная шинель служит
каждому и матрацем, и одеялом, и подушкой. Русские женщины - врачи из этой
же больницы - нам осторожно жалуются на немцев: мало выдают по карточкам и
из больницы все дочиста вывезли. Медикаментов и раньше было мало, а теперь
совсем нет. Начиная со Пскова, голод становится постоянным нашим спутником.
Перебои с питанием были и раньше, но голода не было. А теперь на весь день
дается только пол-литра пустенького вегетарианского супа без хлеба. У кого
еще есть деньги, покупают у санитарок сырые овощи, главным образом, свеклу.
Ее тут же с хрустом съедают - ни варить, ни мыть негде. Мне кажется, что
иногда поголодать хорошо. Это оздоровляет и взбадривает организм. Но,
конечно, в меру. Нашему поколению в тридцатые годы голода хватало: два раза
вводилась карточная система, что объясняли коллективизацией,
индустриализацией, трудностями роста и другими причинами. В Пскове в
последний раз вижу солдат из своей батареи. Дальше судьба разбрасывает нас в
разные стороны.
Пробыли в Пскове дня три и снова едем дальше. Транспорт тот же самый:
те же наглухо закрытые товарные вагоны. Но если провести аналогию с
пассажирами, путешествующими в комфортабельных вагонах с большими
зеркальными стеклами, то навряд ли последние видят намного больше, чем мы,
хотя, казалось бы, имеют к тому возможность. Ведь большинство людей
нелюбознательны.
(*) И.Сталин., говоря о наших потерях, в докладе 6.11.41 о
военнопленных не упомянул совсем, назвав лишь цифру 378000 "без вести
пропавших" за 4 месяца войны. Цифра эта, по-видимому, сильно занижена. И.
Сталин. О великой отечественной войне Советского Союза, стр. 19, Политиздат
МЛ 1946.
Но вот, наконец, глубокой ночью мы прибываем в Ригу. Для меня Рига это
Европа, та самая Европа, от которой мы десятилетиями были отрезаны железным
занавесом. Естественно, что в результате этого представления наши о жизни за
границей превратны.
Я сижу на высокой платформе и смотрю на город, который вижу впервые.
Рига предстает передо мной как сказочное видение и такой запоминается
навсегда. На небе полная луна - и острые шпили, и высокие крыши
средневековых зданий залиты призрачным серебряным светом. Нет движения и не
слышно городского шума. Не горит ни один фонарь и не светится ни одно окно.
Зачарованный этой картиной, невольно забываю о своем положении, и только
толчок в спину прерывает созерцание. Кто-то, подхватив меня под мышки,
ставит на ноги, а вернее, на ногу и тащит за собой. Прыгая на одной ноге и
за кого-то держась, двигаюсь в плотной толпе сначала по платформе, а затем
куда-то вниз. Внизу идем длинным туннелем, в котором темно и только кое-где
едва светят синие лампы. Нога болит и от прыжков, и от толчков рядом идущих.
Рижский лазарет, куда нас привозят, размещается в бывших казармах - на
Задвинье. В больших и высоких комнатах русскими, которые еще совсем недавно
здесь жили, построены трехэтажные нары. Нары старые и затертые. Когда здесь
жили солдаты, то спали они на матрацах. Сейчас матрацев нет - мы ложимся на