"Борис Соколов. В плену" - читать интересную книгу автора

творения военной теории нередко оказываются, в лучшем случае, бесполезными.
Ставим орудия в ольховой заросли у железной дороги. Не скажу, чтобы
позиция была удачной, но выбирать не из чего. Во всяком случае, хоть видно
вперед и есть хоть какая-то маскировка, а об остальном пусть судит лучший
экзаменатор - противник. Внимательно осматриваю местность кругом. Кажется,
никаких соседей - ни пехоты, ни артиллерии - у нас нет. Неподалеку, на
откосе насыпи, лежит опрокинутый паровоз с задранными вверх колесами.
Зрелище непривычное: сколько видел паровозов, но в таком ракурсе - никогда.
В этой необычности, как и во многом на войне, есть своя прелесть. В конце
концов, мирная жизнь, где все аккуратно расставлено по местам, где все
буднично и привычно, тоже приедается. Человек в равной мере как созидатель,
так и разрушитель. У ребенка это выражено откровенно, а у взрослого глубоко
спрятано. Но взгляните, с каким удовольствием все мы, оставив свои дела,
спешим посмотреть на пожар, наводнение, автомобильную катастрофу. Так вот на
войне можно не только посмотреть, но и поучаствовать в разрушениях.
Чтобы разведать обстановку, беру двоих и иду через полотно железной
дороги в поле. Только прошли полосу придорожного ельника и стали подниматься
на невысокий бугорок, как совсем близко шлепнулись две мины. Значит, нас
заметили, а откуда стреляли - мы не видели. Кажется, не издалека.
Возвращаемся на батарею.
На сердце сумрачно, гнетет какая-то апатия и равнодушие. Замечаю такое
же состояние и у других. Сказывается усталость и неопределенность положения
и какое-то предчувствие. В мирной жизни это нередко наползающее чувство
апатии и равнодушия, свойственное всем людям, не грозит ничем. Но в
кризисных состояниях, когда идет игра со смертью, это опасно. Понимаю, но
ничего поделать не могу. Да и положение трудное, что, как мне кажется,
чувствуют все. Э, да будь что будет!
Тем временем где-то неподалеку невидимый нами дирижер взмахнул
палочкой, и заиграл оркестр смерти. С выдохом заухали минометы, забили
барабаны разрывов; понемногу в эту симфонию вплелись короткие и протяжные
трели пулеметов и автоматов. Но где это? Впереди нет ничего. Как будто это
по сторонам и сзади, откуда мы приехали.
Лейтенант Афонасьев нервничает:
- Это танки, минометы. Я знаю, надо сейчас же уходить.
- Куда уходить? Стой!
Подаю команду, просто чтобы разрядить напряжение, так как куда
стрелять, не знаю:
- К бою! Заряжай шрапнелью. Трубка на картечь.
Телефонист непрерывно вызывает капитана. Ответа нет, телефон не
работает. Телефонист не выдерживает напряжения, выскакивает из окопа и
бежит. Что-то угрожающе кричу ему вслед. Он поворачивает ко мне бледное
лицо, на секунду останавливается, но затем бежит дальше.
Автоматчики выскакивают сбоку и сзади. Сразу возникает какая-то
кошмарная картина. Сначала вижу, как валятся одна на другую могучие
широкозадые лошади в упряжке шестериком. На мгновение почему-то ничего не
слышу и вижу все, как в немом фильме. Потом слух то возвращается, то опять
пропадает. Кричу:
- Поворачивай пушку. Огонь картечью!
Вижу, как двое хватают за лафет, а больше никто. Кто валится, кто
бежит. Бегу ко второй пушке - может быть, успеем из нее отбиться. Натыкаюсь