"Борис Соколов. В плену" - читать интересную книгу автора

напечатан на бумаге, то его сила по меньшей мере удваивается. Таков уж культ
печатного слова в психологии современника. У многих эти призывы оставляли
след в душе. И там, где прямое неподчинение было невозможно, люди начинали
действовать как бы в полсилы. Были еще листовки с длинным мелким текстом,
очень подробно и обстоятельно составленные каким-то, видимо, педантичным
чиновником. Но те, как мне кажется, были менее результативны их не читали.
К вечеру, наконец, нашли свою батарею. Здесь и командир батареи, и
политрук Смирнов, и взвод управления, и две пушки, которые сейчас же
отдаются под мое командование. Здесь все время было тихо и стрелять никому
не приходилось. Как при всякой встрече, а при таких обстоятельствах в
особенности, идут расспросы, рассказы. Больше всего интересуются тем немцем,
которого я застрелил на глазах свидетелей, как гладиатор в древнем Колизее.
Правда, командир батареи, как и комиссар полка, тоже упрекнул, что одного
мало. Ну что же, - остальных пусть достреливает сам.
На ужин старшина сварил свежие щи со свининой, добытой, разумеется,
методом самоснабжения. Другого снабжения теперь нет. Вероятно, или
комбинация жирной свинины со свежей капустой неудачна, или сказалось
неумение повара и отсутствие всяких приправ, но щи получились неважные. Да к
тому же они так провоняли всю огромную землянку, что, несмотря на усталость,
плохо спалось.
Холодное туманное утро. Сегодня тишины нет. Кругом стрельба, и во всем
ощущается какая-то напряженность. Наш военный совет - капитан - командир
батареи, человек бесцветный и трусоватый, хитрющий, но симпатичный политрук
Смирнов, дипломатичный лейтенант - командир взвода управления и я - решаем,
что делать. Где немцы и что они делают, мы не знаем, связи нет ни с кем.
Лейтенант предлагает какую-то нелепицу, на что Смирнов только усмехается и
качает головой. Наконец капитан находит выход и, обращаясь ко мне, говорит:
- Ты теперь у нас самый опытный. Забирай пушки и поезжай туда. Что там
делать, сообразишь сам и доложишь по телефону.
Направление "туда" показывается неопределенным жестом. Вытягиваюсь,
рапортую: "Слушаюсь" и отправляюсь. Никого из них я больше никогда не видел.
Едем с пушками то по полянам, то продираясь сквозь кусты. По пути
какой-то солдат сует мне ржаной сухарь с кусочком сала. Механически беру и
пихаю в карман, но потом досадую: "Зачем мне этот сухарь, когда скоро
привезут завтрак?" К своей величайшей досаде обнаруживаю, что ночью у меня
исчезла запасная обойма к моему пистолету. Пистолет на месте, а обоймы с
патронами нет. Позаимствовать не у кого - патроны дефицитны. Теперь я
фактически безоружен. Кто взял - не знаю.
Наконец, впереди просвет. Останавливаю упряжки и сам с командирами
орудий иду вперед. Выходим на Балтийскую железную дорогу недалеко от станции
Пудость. Впереди поле, а дальше какие-то деревни. Слабый ветерок с юга
доносит тяжелый трупный запах. Это из того противотанкового рва, который
видели вчера. Как рассказывают, несколько дней тому назад через ров отходила
какая-то наша часть, а немецкие парашютисты засели во рву и стреляли из-за
углов вдоль прямых участков. Трупы во рву не убраны.
Многое из построенного нами использовали немцы. Там обжили наши доты,
здесь использовали нами же вырытые рвы. Вообще укрепленные районы
планируются генералами в твердом убеждении, что противник будет наступать
именно оттуда и именно так, как генералы считают. Но противник обычно
действует по-иному. А поэтому все эти доты, рвы, эскарпы и прочие громоздкие