"Борис Соколов. В плену" - читать интересную книгу автора

ходить. Цицареву не терпится. Подтолкнув меня локтем, говорит:
- Послушай, давай пальнем в них.
В тон ему отвечаю:
- У тебя пушки потяжелее - ты и стреляй.
Цицарев, очень довольный, звонит на свою батарею. Телефон долго молчит,
затем отвечают:
- Стрелять не будем, над нами все время висит воздушный корректировщик.
Позови помкомбата, свяжем его с командиром дивизиона.
Расспросив в чем дело, майор говорит:
- Разрешаю четыре снаряда. Потом доложишь.
Командую: "К бою". Даю один пристрелочный выстрел. Снаряд ложится
дальше и немного в сторону, но разрыв какой-то слабый. Поправляю установки и
командую сразу обоим орудиям:
- Два снаряда - беглым огнем!
Теперь снаряды ложатся близко, а один, кажется, попал в дот. Яркая
вспышка - и дот закрыло дымом и пылью. Цицарев в восторге скачет:
- Попали, попали. Ура! - Потом ко мне:
- Слушай, давай еще. Разнесем их.
Я его охлаждаю:
- Ты, видно, все забыл, чему тебя учили? На такой дот нужно не меньше
сотни тяжелых снарядов, а наших - легких, наверное, миллион.
Немцы почему-то молчат, не отвечают. Однако открыто ходить перестали.
Беру телефон и докладываю майору. Подумав, он говорит:
- Пощупали их, это хорошо. Но смотри в оба. Они что-то затевают.
В сумерках постреляли с Цицаревым из пистолетов в цель - консервную
банку, благо патронов у Цицарева достаточно. На этом день и закончился.
Раннее ясное сентябрьское утро. Немного свежо от росы. Чудесное, бодрое
настроение. На свежем воздухе все хорошо выспались. Как и полагается
доблестному войску: "Беспечно спали средь дубравы". Мы, правда, не соратники
Ермака, и вместо дубравы - дрянной ольшаник, но существа дела это не меняет.
Вдруг Иванов встревоженно обращается ко мне:
- Посмотрите, что это?
Смотрю. Впереди тянется высокий бруствер желтой земли, которого еще
вчера не было. За ночь немцы перекопали дорогу и нарыли окопов. Теперь они
гораздо ближе к нам. А мы ничего не видели и не слышали. Как-то за эти дни
мы привыкли к ним и перестали обращать на них внимание. Однако все тихо. Ну
что же. Немцы немцами, а позавтракать тоже не мешает. Позади солдаты греют
ведро воды, у танков режут хлеб, открывают консервы
Цицарев, какой-то веселый, сияющий, оборудовал для нас столик из
перевернутого снарядного ящика, накрыл платком, открыл рыбные консервы и
нарезал хлеб. Сидим на краю окопа. Он смеется, шутит. Я намазал кусок хлеба,
ткнул ножиком в кусочек рыбы и открыл рот...
Как-то особенно звонко, совсем рядом ударил взрыв. Тут же второй,
третий. Влетаю, именно влетаю, а не влезаю, в подкоп под танком. Лежу на
солдатах, и как мне кажется, мы лежим в три слоя. По броне непрерывно стучит
град то крупных, то мелких осколков, сливаясь в общий звон. То совсем рядом,
то подальше грохочут взрывы. Вздрагивает земля, и впечатление такое, что
дрожащий и звенящий танк вот-вот завалится или куда-то поедет. Вонючий
тротиловый дым заползает в подкоп. Кого-то, лежащего подо мной, рвет. Его
конвульсии подбрасывают меня, и от тротиловой вони и рвоты начинает мутить.