"Борис Соколов. Мы еще встретимся, полковник Кребс! " - читать интересную книгу автора

Несколько дней они не встречались. Потом опять начались встречи.
Елена Николаевна ясно вспомнила день своего ухода. Накануне
вечером, провожая ее по слабо освещенным переулкам домой, Григорий
Самойлович сжал ее руку и, настойчиво возвращаясь к своему, спросил,
заглядывая в глаза, когда же она решится уйти от Федора и свяжет свою
жизнь с ним. Он долго говорил о своем одиночестве, о своей любви, о
заботах, которыми окружит ее. Так заманчиво рисовал он их будущую
жизнь, круг новых интересов и людей, которые будут рядом. Вскользь
сказал, что решил воспользоваться предложением уехать на
продолжительный срок в служебную командировку во Францию. Он бывал
раньше в Париже и теперь в разговоре небрежно жонглировал названиями
улиц, площадей, театров и магазинов. Это звучало так заманчиво -
увидеть воочию то, о чем она только читала, что видела в кино. Париж,
бульвары, Нотр-Дам, Булонский лес, Елисейские поля. И все это она
могла увидеть.
Они подошли к дому - одноэтажному деревянному бараку, в котором
она жила. И это после красочных рассказов о Париже, Лувре, кабачках
Монмартра. Это было ужасно. Прощаясь, она уже не сопротивлялась, ей
не было стыдно, и на настойчивый вопрос: "Когда же мы будем вместе?"
она, как завороженная, молча кивнула головой, согласилась.
Елена Николаевна ушла из дому в своем простом вискозном
платьице, скромных туфлях и стареньком платочке, как этого требовал
Григорий Самойлович, и действительно попала в новый мир. Правда, с
Парижем не вышло, поездка не состоялась, но было весело и в Москве.
Товарищи ее нового мужа со своими чопорными женами, в глубине души
осуждали Григория Самойловича, после непродолжительных иронических
пожиманий плечами и кривых улыбок примирились и приняли ее в свой
круг. А потом привыкли и они и она, и все восторгались ее наивностью
и непрактичностью.
Интересы этих людей были иными, чем в среде, в которой она
выросла. Елену Николаевну вскоре начала возмущать их ограниченность.
Не раз она звонила по телефону Федору, пытаясь поговорить с ним,
объясниться, но он, узнав ее голос, вешал трубку. Наконец, в один из
дней, незнакомый голос ответил, чтобы она не звонила, потому что
Дробышев уехал. Она не поняла, куда он мог уехать, и позвонила снова,
и услышала все тот же голос: "Вам, кажется, ясно сказали, что
Дробышев здесь не работает. Не звоните больше!" Как-то, когда ей было
очень грустно и тяжело, она решила пойти вечером на Суворовскую.
Дверь открыла тетя Маша. Не пригласив Русанову даже войти в комнату,
она пробурчала, что вот уже полгода, как Федор съехал с квартиры и,
прощаясь, сказал, что уезжает из Москвы. Так и оборвалась эта
последняя нить, исчезла надежда поговорить и что-то выяснить, хотя
Елене Николаевне самой было не ясно, о чем бы она говорила с Федором.
Никого из своих старых друзей она не видела, только однажды в Театре
оперетты встретила группу своих подружек. Увидев ее, шедшую под руку
с Григорием Самойловичем, они, как по команде, фыркнули и
демонстративно отвернулись. С этого времени ее мысли все реже и реже
возвращались к прошлому. И вдруг этот звонок и вызов на Лубянку к
Березовскому, о котором она слышала от Федора, но которого никогда не
видела и почему-то побаивалась. Растерянная и потрясенная,