"Михаил Соколов. Контракт со смертью" - читать интересную книгу автора

толпу за стеклом), рыболовно-охотничьи принадлежности, мебель. Жизнь, в
общем-то, кипела, люди входили и выходили, увлекая за собой Аркадия
Григорьевича, потому что документ в кармане мог и упустить какой-нибудь
магазин, а она (имя жены он так и не решался произнести даже про себя), со
своей веселой, шаловливой развязностью, могла забежать даже в охотничий
магазин, даром что сама зверей любила. Он входил в одни двери, выходил в
другие, его обступали ряды костюмов и ряды плащей, потом пошли колготки,
косметика... Боже мой! как же он ненавидел сейчас все это - магазины,
манекены, вещи за стеклом, тупое лицо товара и в особенности живые лица
этих баб, живущих тогда, когда её уже нет, смеющих обмениваться приторными
любезностями, хмелеющих от вина взаимных услуг и возможности просто
нахамить кому-нибудь.
Он шел дальше и все виденное - потому ли, что доставляло мучительную и
словно бы сладостную боль, или потому, что встряхивало мнимой близостью к
ней, - вдруг освободило в нем то ужасное, что уже несколько дней держалось
в темном закутке каждой его мысли, овладевая сознанием при малейшем толчке:
её больше нет; и когда он, как и сейчас, ни с того ни с сего сам умирал, то
есть вспоминал ясно представленное в миг ужасного известия: пылающий факел
машины с зажатым в металлической утробе нежным телом! Он в один миг
мысленно пробегал всю их недолгую совместную жизнь, все то волшебство,
которое не могло просуществовать дольше, потому что Сатана не мог позволить
такому счатью длиться, - картинки воспоминаний проносились, как листья
клена, крутясь в стремительном смерче, - и в этом смерче, и мелькании, и
отдельно возникшем воспоминании её губ, подсохших от палящего каирского
солнца, когда она, в пляжной истоме шепнула ему - "Милый..." - все это
вместе с безнадежным пониманием невозвратно ушедшего, сливалось в ощущение
горя исключительной силы... "Что я собственно делаю!" - вдруг подумал он,
ибо сто долларов, извлеченные из кармана, бросил только что на стеклянный
прилавок, сквозь который снизу просвечивался подводный шелк женских
трусиков, между тем как снисходительная к его причуде смешливая продавщица
с любопытством разглядывала эту рассеянную руку, платившую за предмет, не
только лично ему не нужный, но ещё даже не названный.
- Здесь продается?.. - он остановился в затруднении, потому что все
было глупо и даже инстинктивная попытка купленный вещью удержать уже
ставшее призрачным, было бесполезно.
- Извините, я ошибся, - сказал Аркадий Григорьевич, забирая банкноту.
- Ничего, заходите еще, - сдерживаясь, сказала девица и, все же,
прыснула ему в спину.
Пришло время идти в ресторан. Ему объяснили, как пройти; оказалось
близко. Он шел и думал, что, может быть, следовало сразу пойти в гостиницу,
одолеть последнюю ночь, отмучиться, укрываясь мраком своего отчаяния, а
наутро спастись, уехать в бурлящую Москву, к делам, судам, банкетам...
Вот и ресторан. Огромное витринное стекло сейчас белопенно залито с
внутренней стороны шелком французских волнистых штор. Сквозь просвечивающую
материю мелькали смутные тени: быстрые - вероятно, официантов, медленные -
солидно отдыхающих людей. И все так сияло, что Аркадий Григорьевич невольно
посмотрел на часы, предварительно далеко и дугообразно выбросив руку, дабы
отодвинуть манжет рубашки. Уже восьмой час. Серый день незаметно темнел. Он
ещё немного постоял у входа с левой стороны двери, потому что с правой
стоял, важно куря сигару, большой и вальяжный метрдотель. Было людно,