"Леонид Сергеевич Соболев. Зеленый луч (про войну)" - читать интересную книгу автора

благородной вольной синевы океанов. Материки купались в крови. Это что-то
напоминало, что-то такое уже было. Ах да, бойня. Синей воды нет. В воде
мины. А где плавать? В воде подлодки. Плавать-то где? Но почему все-таки все
кровавое - и Атлантика и Тихий? Ах да. Это же средняя температура июля, а в
июле жарко. Но войны же нет? Почему же взрыв прямо под мостиком, где был
капитан? Ох, как хочется заплакать, а почему-то не хочется плакать! "Средние
температуры воздуха в июле на уровне земной поверхности"... Жалко, что с
"Дежневым" теперь уж не выйдет. Надо не об этом жалеть, а о Петре Ильиче. В
общем, нужно, наверное, что-то сказать: стоит, ждет. Наверное, ему тяжело,
все-таки друзья давно. "Средние температуры воздуха..."
- Ну, в общем, что ж тут сделаешь, - сказал наконец Алеша чужим
голосом. - Наверное, ничего уже сделать нельзя. Я поеду. Обещал Ваське.
Он осторожно взял листок и, не глядя, отдал отцу. Потом закрыл атлас,
но руки его не слушались - громадный альбом двинулся по столу и углом
толкнул флакон со штормующей шхуной на этикетке. Флакон упал на пол, и
тотчас же по комнате распространился удивительный корабельный запах
смоленого троса, угольного дымка, свежей краски. Алеша ахнул и кинулся к
флакону. Горлышко его было отбито, и последние капли одеколона вытекали на
пол, пропадая в щелях досок. И, словно только сейчас поняв то, что
произошло, Алеша упал лицом на флакон и зарыдал отчаянно, безудержно, бурно,
не видя и не понимая ничего, кроме своего страшного, громадного, давящего
горя.
Очнулся он в объятиях матери. Она не говорила никаких успокоительных
слов, - она просто гладила его по голове и порой наклонялась к нему, легко
касаясь губами затылка, но постепенно Алешей овладевала усталость и тяжелый,
нерадостный покой. Он в последний раз судорожно всхлипнул, потом встал и
пошел к умывальнику.
- Так я все-таки поеду к Васе, - сказал он, входя с полотенцем в руках.
- Ты не беспокойся, все уже прошло.
- Когда вернешься?
- Не знаю. Дня через три, как всегда.
- Если лучше, поезжай.
Алеша долго с неестественной аккуратностью обертывал атлас газетами,
потом привязал к нему лямку и перекинул ее через плечо. Анна Иннокентьевна
вышла его проводить.
За совхозной рощей, как раз в том направлении, куда надо было ехать
Алеше, темнела огромная, вполнеба, туча.
- Алешенька, остался бы, - сказала мать, беспокойно глядя на него, -
куда ж ты поедешь, гроза же непременно будет!..
- Надо, мама, - ответил он с непривычной для Анны Иннокентьевны
твердостью - А вот дождевик, пожалуй, возьму.
Он снял в сенях брезентовый плащ, затянул его в ремни багажника, обнял
мать и уехал, придерживая локтем громоздкий свой груз. Лохматый Буян
увязался было за велосипедом, но, раздумав бежать по такой жаре, гавкнул:
"Счастливого пути!" - и опять развалился в пыли, высунув язык.
Анна Иннокентьевна долго стояла у крыльца, глядя вслед. Дорога
начиналась в самом совхозе, уходя в степь прямой стрелой, и Алешу видно было
до тех пор, пока он не превратился в пятнышко, различить которое на черном
фоне тучи стало уже невозможно. Но, и потеряв его из виду, она все еще с
тяжелым и тревожным чувством всматривалась в темную громаду, которая как бы