"Леонид Сергеевич Соболев. Зеленый луч (про войну)" - читать интересную книгу автора

поглотила в себе ее сына.
Туча и в самом деле была необычайна. Черно-коричневая в середине и
серо-фиолетовая по краям, она вылезала из-за горизонта, словно какое-то
гигантское чудовище, готовое навалиться на степь, чтобы крушить, ломать,
давить все, что окажется под тяжелым его брюхом. В мрачных недрах ее что-то
пошевеливалось, ворочалось, будто перед тем, как начать разрушительные
действия, там разминались под толстой кожей могучие мышцы. Солнце освещало
тучу сбоку, и потому громадная объемность ее хорошо ощущалась, и шевеление
это было особенно заметно: из середины к краям выползали переваливающиеся
клубы, уплотнялись и в свою очередь выпускали из себя новые клубящиеся
массы, непрерывно увеличивая размеры тучи. Порой в ее толще чуть видимой
тонкой нитью голубого света сверкали беззвучные молнии.
И это пошевеливание, и эти мгновенные молнии, и неостановимое
увеличение размеров - все было угрожающим, зловещим, бедственным. И хотя над
совхозом солнце светило ярко и беспечно, небо бездонно голубело и жаркий
ленивый воздух не двигался, было понятно, что далекая эта безмолвная еще
туча в конце концов нависнет и над совхозом и что гроза обязательно будет. А
Алеша, конечно, попадет в нее гораздо раньше.
Но не это тревожило Анну Иннокентьевну. Вещим сердцем матери она чуяла,
что тяжелый нынешний день произвел в Алеше какой-то неизвестный ей
переворот. Четверть часа тому назад на коленях ее лежал рыдающий мальчик,
которого можно успокоить ласковым объятием, а сейчас на велосипед сел
мужчина, принявший свое, мужское решение, о котором она не знала, но которое
ощущала во всем: и в твердом его тоне и в том, что он поехал навстречу
грозе, хотя, видимо, она будет страшной. Но ни удержать, ни вернуть его было
уже не в ее силах.
И она стояла у крыльца, глядя в степь, где давно уже исчез Алеша,
стояла и глядела, как через несколько лет будут стоять и глядеть вслед своим
сыновьям сотни тысяч матерей...
Догадка ее была верна. Конечно, по степи навстречу грозе ехал уже не
прежний Алеша. Теперь, когда первое тупее ошеломление горем прошло и первая
судорога отчаяния отпустила сердце, он мог уже осмыслить происшедшее. Он
мужественно попытался определить размеры своего несчастья. Они были
невозможно громадны: только что сломалась вся его будущая жизнь. Потерян
друг, первый взрослый друг. Рухнула мечта об океанах. Думать об этом было
так же ужасно, как и бесполезно.
Тогда он заставил себя думать о будущем. Что же делать и куда теперь
жить? Но он никак не мог представить себе будущего. Еще утром оно было видно
вперед на целые годы, до диплома штурмана дальнего плавания во всяком
случае, а сейчас... Дальше сегодняшнего вечера мысли его не шли. Вот приедет
к Ваське, расскажет все, может быть, тогда что-нибудь станет ясно. Но что
может сказать Васька? Нет, надо искать самому. Никто ему не поможет, кроме
него самого. Петр Ильич верно сказал. Значит, надо думать.
И Алеша думал - настойчиво, стиснув зубы, наперекор всему, что болело в
сердце и повергало в отчаяние. Подобно погорельцу, который, бродя по
пожарищу, отыскивает, что же уцелело от огня, он искал в своей опустошенной
душе то, с чем можно было продолжать жить.
Сперва ему казалось, что найти хоть что-нибудь годное среди обломков
детства, взорванного час тому назад, невозможно. С печальным удивлением он
вспоминал клятву на озере, серо-голубой севастопольский крейсер, спор с