"Леонид Сергеевич Соболев. Зеленый луч (про войну)" - читать интересную книгу автора

Алеша вздохнул:
- Значит, у вас все как-то само собой вышло... А вот когда самому
решать надо...
- А что ж тебе решать? - спокойно возразил Петр Ильич. - Ты уже решил -
и на всю жизнь. Да еще батьку переломил - он мне порассказал, какие у вас
споры были. Молодец, видать, в тебе твердость есть.
- Какая во мне твердость! - горько усмехнулся Алеша. - Я, Петр Ильич,
если хотите знать... Словом, так тут получилось... Ну, вы сами все
понимаете...
- Ничего я не понимаю, - прежним спокойным тоном ответил Ершов.
- Чего вы не понимаете? - с отчаянием воскликнул Алеша. - Вы же видите,
что я... что мне... В общем, изменник я, вот что! Настоящий изменник:
товарищам изменил, школе, военным кораблям, сам себе изменил, своей же
клятве...
В голосе его зазвучали слезы, и Ершов, взглянув на побледневшее лицо
Алеши, хотел сказать что-то успокаивающее, но тот продолжал говорить -
взволнованно, путано, сбивчиво, обрывая самого себя, совсем не так, как
собирался вести этот серьезный мужской разговор. Он повторил Ершову все, чем
пытался успокаивать и самого себя: конечно, в горкоме комсомола понимают,
что не всем морякам обязательно быть военными, в школе же будут просто
завидовать и говорить, что ему повезло в мировом масштабе... Даже Васька
Глухов, мысль о котором больше всего беспокоила его, и тот, сперва освирепев
и наговорив кучу самых обидных вещей, подумав, скажет, что отец очень
здорово все подстроил - этот козырь перекрыть нечем, и надо быть круглым
дураком, чтобы упустить такой походик... Значит, все как будто хорошо
получалось, но почему же у него такое чувство, будто он собирался сделать
что-то не то?..
Впрочем, Алеша довольно ясно чувствовал, в чем именно упрекала его
совесть. Объяснить это можно было одним словом, но оно никак не годилось для
душевного разговора. В нем была официальность и излишняя книжная
торжественность, совсем не подходившая к случаю, и сказать его по отношению
к самому себе было даже как-то не очень удобно, однако другого он найти не
мог.
Это слово было "долг".
Когда оно вошло в разговор, Ершов посмотрел на Алешу с каким-то
серьезным любопытством, будто в устах юноши, почти еще подростка, это
суровое, требовательное слово приобретало неожиданно новое значение. И даже
после, слушая Алешу, он то и дело взглядывал на него, как бы проверяя, не
ослышался ли.
Между тем ничего особенного тот не говорил. Он рассказывал о том, как
два года назад они с Васькой поклялись друг другу стать командирами
военно-морского флота ("Будто Герцен с Огаревым", - усмехнувшись, добавил
Алеша). Может быть, тогда получилось это по-мальчишески, но с течением
времени он стал все яснее понимать и острее чувствовать неизбежно
надвигающуюся, неотвратимую опасность войны. Тут и начались его колебания: в
глубине души он мечтал о торговом флоте, прельщавшим его дальними
плаваниями, а мысль о неизбежности войны и сознание своего долга вынуждали
готовиться к службе на военных кораблях. Наконец у него словно камень с души
свалился: это было тогда, когда первое знакомство с крейсером в Севастополе
победило в нем неясную, но манящую мечту об океанах. Почти год он был