"Леонид Сергеевич Соболев. Капитальный ремонт [И]" - читать интересную книгу автора

нет еще трех недель, как Морской корпус начал летнее плавание. Это, однако
ж, хорошо: гардемарин всегда должен ощущать себя на корабле, и береговая
спокойная жизнь должна быть ему чуждой и непривычной.
- Слушайте-ка, будущий Нахимов, - сказал добродушный голос снизу, - не
пора ли вставать? Гельсингфорс проспите, - чай уже разносили.
Юрий свесил голову. Толстый пехотный офицер сидел на диване, с которого
постель была уже убрана, и пил чай, позванивая ложечкой. Армейское остроумие
- "будущий Нахимов", сам-то ты очень на Кутузова похож, бурбон пехотный!..
- Благодарю вас, господин штабс-капитан, я сейчас встану.
Гардемарины всегда вежливы, но холодны, как британцы: надо уметь давать
понять неизмеримую пропасть между захудалым армейским офицером и
гардемарином Морского корпуса - корпуса, единственного на всю Россию,
корпуса, в который принимают только сыновей офицеров, потомственных дворян и
чиновников не ниже четвертого класса табели о рангах. Не пехотное
провинциальное училище, куда берут без разбора, кого попало!..
Штабс-капитан навязчив, бестактен и неопрятно словоохотлив. Юрию уже
известно (а познакомились они вчера в полночь), что штабс-капитан
возвращается из отпуска в Николайштадт, что гарнизон там мал и служба
однообразна, что чухны вообще сволота, а ихние (он так и сказал - ихние)
девки безобразны и утомительно добродетельны и что сам штабс-капитан уже
дважды обойден чином. Провинциальный армеут!
Юрий ловко соскочил сверху, полунатянув белые брюки, и, извинившись,
докончил одевание внизу. Штабс-капитан внимательно и достаточно бестактно
следил, как Юрий, плотно обернув форменкой бедра, застегнул откидной клапан
флотских брюк и как оправил потом форменку рассчитанно-небрежным напуском.
- А знаете, будущий адмирал, неостроумные у вас штаны, ей-богу! Это
каждый раз за надобностью все пуговицы расстегивать?
- Форма. Кроме того, обычная прорезь была бы безобразной. Ведь брюки
спереди ничем не прикрыты.
Таким тоном говорят с прислугой, с капельдинером в театре -
безразличным, сухим и вежливым тоном. Но штабс-капитан этого не замечал. Он
пил чай, и его мятый китель собрался на животе в привычные складки. Он
отпустил сальную шутку насчет некоторых удобств клапана и сам засмеялся ей
довольно и искренне. Юрий Ливитин изобразил улыбку так, как делает это
старший офицер "Авроры", старший лейтенант Энгельгардт, для Юрия служит
образцом настоящего флотского офицера: он всегда холоден, корректен,
презрителен, ослепляюще чист, всегда тщательно выбрит. Юрию брить еще
нечего, а пухлые губы никак не идут уголками вниз, презрительный взгляд
также не удается: глаза всегда неприлично-мальчишески веселы. Единственно,
что выходит похоже, - это холодный, стальной голос и нарочитая сдержанность
жестов. Юрию восемнадцать лет, юность бурлит в нем здоровой и сытой жизнью,
и в кругу товарищей - там, в корпусе, - Юрий бесится порой, как мальчишка.
Но вне корпуса форма обязывает к сдержанности и соблюдению достоинства.
Он вымылся над вделанным в стенку умывальником, вычистил зубы и
пожалел, что нельзя сделать прямой пробор (Энгельгардт причесывался именно
так), - круглая голова была глупо стрижена под машинку; в плавании
гардемаринов стригут, как матросов. Но и это, как и многие неудобства,
возводилось традициями в заслугу: в море, в трудном плавании, невозможно
иметь безупречный пробор, поэтому лучше его не иметь совсем, - так
защищались гардемарины Морского корпуса от насмешливых выпадов барышень.