"Леонид Сергеевич Соболев. Капитальный ремонт [И]" - читать интересную книгу автора

уверенно поворачивает руль на углах улиц: маршрут жизни так же известен
мичманам, и служба поворачивает руль на перекрестках годов уверенно и
спокойно. На одном из поворотов лунный луч, переместившись, падает на погон
пальто, и над двумя его звездочками сверкает третья - брильянтовая слезка в
розовом женском ушке; через полтора года, в первый день пасхи, служба также
повернет руль - и третья звездочка на погоне сделает мичмана лейтенантом, и
жизнь покатится по другой, такой же чистой и ровной улице. Дорога накатана,
повороты заранее известны, и всякая улица имеет свое начало и конец.
Лейтенантские и мичманские улыбающиеся губы вбирают в себя женский рот одним
и тем же изученным движением. Женщины безвольно расслабляют плечи и туманят
взор часто мерцающими ресницами, обозначая этим, что далее сопротивляться
они не в силах. Тогда лейтенанты придают лицу хищное выражение
всепоглощающей страсти и (задернув занавеску сзади шофера) смелым движением
руки распахивают шубку; оттуда вздымаются теплые волны аромата, и руки
безошибочно разбираются в складках платья... Все имеет свой маршрут - жизнь,
служба, любовь, - везде свои накатанные дороги...
Но снаружи в автомобиль проникает зловоние. Оно отравляет воздух,
перешибает теплые ароматы, и шофер резко ускоряет ход, обгоняя темно-красные
цистерны ассенизационного обоза: Гельсингфорс пользуется покровом ночи и
загородным шоссе также и для очистки города. Лейтенанты и дамы, не изменяя
страстного выражения лица, стараются не замечать струи зловония, густой, как
мед: есть вещи, замечать которые неприлично. Можно брать руками сокровенные
части тела баронессы, но их нельзя назвать своими именами, хотя эти же слова
произносятся перед сотней матросов вслух. Жена капитана первого ранга
позволит проделать с ней такие вещи, от которых откажется проститутка, но
она никогда не простит любовнику, если он выйдет от нее в уборную, не
притворившись, что идет говорить по телефону: законы общества непреложны, и
нельзя сворачивать с накатанных дорог.
Темно-красные цистерны, отравляя лунный пейзаж зловонием, катятся рядом
с автомобилем, разбалтывая внутри себя сочные бифштексы, нежных розовых
омаров, землянику, шоколад, зернистую икру, дорогое вино - как назывались
все эти разнообразные вещи, недавно еще бывшие украшением ресторанного
стола, а теперь неразличимо смешанные в мерзкую зловонную жижу. Старый
замшелый финн сидит на цистерне, привычно вдыхая вонь и медленно прожевывая
взятый из дому кусок хлеба. Лунный луч, переместившись, падает на его
колени, и тогда ярко сверкают три звездочки на этикетке коньячной бутылки,
подобранной в выгребной яме, - бутылка, если ее вымыть, стоит пятнадцать
пенни, одну седьмую часть его ночного заработка. Старик равнодушно смотрит
на обгоняющие его автомобили: шоссе одно, одна дорога, одни и те же ухабы
встряхивают роскошное содержимое его цистерны и бесшумных автомобилей...
Гельсингфорс был, как всегда, праздничен, чист и ярок. Юрий Ливитин шел
по коротким улицам своей особенной походкой, спокойный и сдержанный, изредка
оглядывая себя в зеркальных стеклах витрин. Город отдан флоту - и лучшая
улица, Эспланада, упирается в Южную гавань, где стоят в самом центре города
миноносцы. Сюда же, к гранитной набережной, пристают катера линейных
кораблей и крейсеров, стоящих на рейде. Набережная чиста, пустынна, и
дневальные застыли неподвижно у тех мест, куда пристают катера их кораблей.
Юрий всмотрелся в ленточки и, найдя матроса, у которого на лбу тесно сжались
высокие золотые буквы: "Генералиссимус граф Суворов-Рымникский", подошел к
нему.