"Анатолий Пантелеевич Соболев. Тихий пост (Повесть)" - читать интересную книгу автора

пустая. Всех парней позабирали на войну. Мать пишет: похоронки, почитай,
в каждую избу пришли. Тихо стало, ни гармошки, ни балалайки не слыхать
над рекой. Глянуть бы глазком на родимую деревню, пройтись бы по улице,
поросшей травкой-муравкой, выйти на крутояр Иртыша, поглядеть в
зареченские синие дали да послушать бы девичьи частушки...
Весь день ходил Чупахин в тихой грусти, был непривычно мягок и
задумчив.
- Ты чего, старшой, чумной какой-то? - поинтересовался Костыря.
Старшина с раздумчивостью вздохнул:
- Понимаешь, петухи снятся, слышу во сне. У нас в деревне петухи
рано-рано кричат. И туман. Хозяйки коров выгоняют...
Чупахин с грустью поглядел в снежную даль и тут же взял себя в руки.
- Тут тоже хорошо. Вот скоро весна придет, приволье будет. Служить
можно.
Но Костырю не так-то просто было провести, он понял, что творится в
душе старшины, потеплел к нему сердцем и сочувственно сказал:
- Выше своего пупа не прыгнешь, старшой.
Костыря окинул взглядом вокруг поста (они в это время рубили с
Чупахиным дрова) и сознался:
- Я все это так люблю - глаза бы не глядели.
Чупахину тоже было трудно служить, но он держал себя в кулаке. В
первую очередь жестко относился к себе. Только тогда имел он право
требовать с других.
Но после того как увидел нерпу и ее детеныша, Чупахин с тоской
вспоминал деревню, телят, жеребят, своих пятерых лобастых и упрямых
братишек и почему-то именно сейчас решил, что как вернется после войны
домой, так пойдет и посватает Глашу. И уже о ее маленькой дочке думал как
о своей, с замиранием сердца и любовью. Представлял, как отстроит новый
дом на самом берегу Иртыша, чтобы окна выходили на зареченскую даль,
чтобы солнце било в окна, представлял, как будет бегать маленькая девочка
по теплым половицам, выдраенным с дресвой до желтизны. Он давно уже
простил Глаше, что отвергла она его, вышла за Семку Ожогина. Война всех
примирила. Правда, нет-нет да и начинало ныть сердце: а вдруг опять не по
нраву придется он Глаше. Но Чупахин тут же гнал от себя эту мысль, теперь
ведь он не тот конюх-мальчишка, а военно-морской старшина. И заживут они
на славу. И мать передохнет от своей непосильной жизни. Век маялась с
шестерыми. Отец Чупахина - сколько помнил его старшина - все хворал и
лежал на печи да на полатях. Головой в доме была мать. А работу Чупахин
себе подыщет. Хоть в конюхи опять. Скорее всего сделают его бригадиром,
все же как-никак, а старшина он флотский. А уж если говорить честно, то
хотел бы он заведовать колхозной конюшней. Очень любит он лошадей. И в
конюшню входил всегда с замиранием сердца. Сладко было вдыхать запах сена
и конского пота, любил убирать за лошадьми, чистить их, выводить на
водопой. Председатель в пример его ставил, премии выдавал. Пуще себя
берег Чупахин лошадей. Ночью, бывало, приходил проверять, корму
подбросить. И лошади его любили.
Когда брали служить, думал попасть в кавалерию. Не получилось.
Пришлось морское дело изучать в боцманской команде.
Вечером того же дня, едва Чупахин подал команду приготовиться ко
сну, Костыря, сидя на своей постели и стягивая валенки, начал очередную