"Анатолий Пантелеевич Соболев. Тихий пост (Повесть)" - читать интересную книгу автора

- Давай, - согласился Жохов и запустил руку в нору. Вытянул довольно
тяжелого зверька. Зверек извивался, жалобно пищал, очень похоже на
"ма-ма, ма-ма!".
В полынье с шумом вынырнула нерпа, огромные глаза ее уставились на
людей с тревожным ожиданием. Она издала хриплый звук, и по атласной,
блестящей шкуре горла прошла волна. И столько было мольбы в ее огромных
мерцающих глазах, в ее тревожном звуке, что у парней дрогнули сердца.
- Ну ладно, ладно, - оправдываясь, сказал Жохов и торопливо начал
засовывать детеныша обратно в нору. - Уж и посмотреть нельзя.
- Ничего не сделали, - успокаивал нерпу и Чупахин. - Поглядели, и
все.
Нерпа то исчезала под водой, то с шумом выныривала, и огромные
черные, с фиолетовым отливом глаза ее с печалью и страхом смотрели на
людей.
Матросы отошли от норы и спрятались за торосом. Увидели, как нерпа
вылезла на лед и кинулась к норе. Детеныш показался из своего убежища и,
жалобно всхлипывая, стал жаловаться матери, что вот бросила она его
одного, а тут приходили какие-то страшные звери на двух ногах. Мать
быстро обнюхала детеныша, осмотрела и, найдя все в порядке, успокоилась,
стала кормить его молоком, ласково и утешающе похрюкивая.
Ребята потихоньку покинули свое место за торосом и двинулись к
посту.
Чупахин шел и тихо улыбался. Просветленное лицо его стало даже
красивым. Он вспомнил, как работал конюхом в колхозе, вспомнил родимую
деревню, привольно раскинутую на крутом берегу Иртыша. И так потянуло его
домой, к реке, к поскотине, где взбрыкивают по весне глупые и добрые
телята, откуда виден синий простор прииртышских степей. Если пойти из
деревни по течению реки, то в километре будет колхозная ферма. Стоит она
в березняке, и с дороги за деревьями не сразу ее увидишь. Там работала
доярка Глаша, румяная, крепкая девка с длинной рыжей косой и зелеными
глазами. Туда приходил конюх Васька Чупахин. И когда видел Глашу, язык у
него отнимался. Он угонял табун в поле, лежал в ромашках, и сердце сосала
тоска, и хотелось плакать. А вечером, когда собирались девки и парни на
обрывистом берегу Иртыша, некрасивый паренек Васька Чупахин с бородавкой
на носу отчаянно наяривал на балалайке. Девки топтались на выбитом до
пыли пятачке и пели частушки, парни же смолили махорку и отпускали в
адрес девок соленые шутки. А потом к третьим петухам, когда светлел
восток, расходились парами. Уходила и Глаша с трактористом Семкой
Ожогиным, красивым чернявым парнем, года на два старше Чупахина. И
оставался Васька один со своей балалайкой. Тонко и грустно тенькали
струны, неведомо кому рассказывая, что творилось на душе молоденького
конюха.
И теперь шел по тундре на лыжах и с грустью улыбался старшина
Чупахин тому далекому и смешному пареньку Ваське Чупахину. Давно это
было! Нет, недавно, всего три года назад. А кажется, век прошел. Давно, в
самом начале войны, пришла похоронка на Семку Ожогина, давно уже родила
Глаша дочку, поди, уж и бегает теперь девочка. Давно и самого Чупахина
забрали служить, и вот уже три года, как он здесь, в Заполярье. Давно
было это, а сердце ноет, не забывает теплых июльских вечеров на берегу
Иртыша, хмельного запаха сенокосной поры. Деревня теперь, поди, совсем