"Андрей Соболь. Мемуары веснущатого человека " - читать интересную книгу автора

бедствий, ибо, не имея возможности получить протекцию на отплывающий
пароход, Мишель на Молдаванке спешно купил за 20 колокольчиков верхнюю часть
морского обмундирования, а мне приказал заделаться чиновником, под каковыми
декорациями мы проскочили в зверском хаосе отбывающих купцов и чинов
воинских и гражданских учреждений, прицепившись, будто на предмет охраны, к
крупному багажу самогу командующего войсками.
И оказалось в самом скором времени, что идём мы не к солнцу, как
говорил мне Мишель, указывая на западную культуру, а к совершенному мраку, в
коем мы глубоко утонули, как только Мишель, именуя себя мичманом и близким
племянником контр-адмирала Рожественского и заведя учебный разговор о
состоянии и активности нашего морского флота, безрассудно поженил канонерку
с крейсером, а покойного дядюшку своего оживил ни за что, ни про что,
вследствие чего был уличён, что незамедлительно отразилось на мне - как на
моём физическом состоянии, так и на моём звании.
Сперва били Мишеля, а трудились над ним преимущественно господа
офицеры, особенно тот высокий и черноглазный, который, некоторое число
недель погодя, с тем же упомянутым Мишелем и в компании со мной открыл
товарищескую рулетку на паях и оказался далеко не офицером, а даже иудеем,
что открылось нашему взору в турецкой бане.
Изнемогая под офицерским давлением, Мишель указал на меня, как на
личность из градоначальства, снабдившую его письменными документальными
данными, после чего я был призван в каюту достоверных чинов градоначальства
и допрошен с таким пристрастием и выкинут так гнусно, что в одну роковую
минуту пронёсся над всем кораблем, видя под собой морскую пучину и всем
телом ощущая все принадлежности французского корабля, любезно
предоставленного высшими властями русскому воинству.
Рассекая дикие бурные волны чернейшего из чёрных морей, корабль нёсся
на всех парусах к культурному Западу, вследствие чего и отсутствия твёрдой
земли меня и Мишеля командный состав принуждён был оставить на корабле,
однако, лишив нас продовольствия и неоднократно пытаясь кинуть на прокорм
акулам.
Тогда я, сговорившись с Мишелем и извинительно простив ему слабость и
неустойчивость его языка, подал письменное заявление господину начальнику
Освага, находящемуся в каюте номер 12, лично вручив, предлагая свои
литераторские услуги в пользу пропаганды и прося впредь до прибытия на сушу
выдать мне пять банок консервов и фунт колотого сахару.
Но господин начальник Освага, несмотря на своё интеллигентное
профессорское звание Киевского университета и пренебрегая моим почерком,
которому мне удалось придать большое изящество даже при качке и внутреннем
голоде, раздирающем мои внутренности, послал меня к чёртовой матери, а затем
и на такой высокий этаж мою покойную мамочку, что даже у покойницы могла
голова закружиться.
Выбираясь из каюты холодного профессора почти на четвереньках, я, жалея
Мишеля, голодного своего друга, невольно увлёк с собой малюсенькую связку
охотничьих колбас, коих в сторонке лежала целая груда, но за порогом был
настигнут кровожадным профессором, и ситуация обернулась так, что колбаски
остались у него, а подбитый глаз у меня, так как я решил для удобства лечь и
животом прикрыл колбаски, а профессор Киевского университета изволил быть на
ногах, почему от башмака его пострадал мой глаз, а отнюдь не его, прикрытый
золотыми очками, о чём и есть рассказ в главе: