"Чарльз Сноу. Возвращения домой" - читать интересную книгу автора

знал также, что нет ничего скучнее тревоги, которую не разделяешь.
- Ты должен понять! - воскликнула она, и это прозвучало необычно, как
мольба.
Я старался говорить возможно внушительнее. Вскоре - в таком состоянии
ее легко было убедить - она мне поверила.
- Ты ведь понимаешь, да? - спросила она, сразу перестав плакать; она
говорила взволнованно, совсем не так, как говорила обычно. - На днях, в
следующий понедельник, будет три недели, вечером, когда принесли почту, я
вдруг поняла, с первого января я начну чувствовать то же самое, что было
из-за Робинсона. Ведь это непременно будет так, ты тоже это знаешь, да?
Все опять начнется сначала и станет сгущаться вокруг меня все больше с
каждым днем.
- Послушай, - сказал я, осторожно уговаривая ее, ибо давным-давно нашел
способ, который больше всего на нее действовал, - быть может, неприятности
действительно будут, но совсем другого рода. На свете ведь есть только
один Робинсон.
- И только одна я, - сказала она с какой-то отчужденностью. - Мне
кажется, я сама виновата в своих неудачах.
- Право, не думаю, - ответил я. - Робинсон и со мной вел себя точно так
же.
- Сомневаюсь, - сказала она. - От меня никогда никому не было пользы. -
Ее лицо было взволнованным и умоляющим. - Ты понимаешь, среди новых людей
меня ждет все та же западня.
Я покачал головой, но тут она отчаянно закричала.
- Говорю тебе, я поняла это еще в тот день, после того как принесли
почту, в ту же секунду, говорю тебе, что-то произошло в моей голове.
Она дрожала, хотя больше не плакала. Сочувственно, но со спокойствием
человека, который слышал все это уже не раз, я стал расспрашивать, что она
чувствует. Часто в состоянии возбуждения она жаловалась, что голова ее
словно сдавлена тисками. На этот раз она ответила, что с того дня ее
голову все время что-то сжимает, но ничего не хотела рассказать толком. Я
решил, что ей стало стыдно, потому что она явно преувеличивала. Я тогда не
понимал, что она, как говорят медики, во власти мании. Мне и в голову не
приходило, когда я убеждал ее и даже шутливо поддразнивал, насколько ее
рассудок больше ей не принадлежал.
Я напоминал ей, как часто ее страхи оказывались чепухой. Я строил для
нас обоих планы на будущее, когда кончится война. Потом дрожь прошла, я
дал ей таблетку из ее лекарств и сидел возле нее, пока она не уснула.
На следующее утро, хоть и не совсем еще придя в себя, она говорила о
своем состоянии вполне спокойно (употребляя привычную формулу: "Около
двадцати процентов страха сегодня") и, казалось, чувствовала себя гораздо
лучше. Вечером она снова была возбуждена, но хорошо спала ночью, и только
через несколько дней все повторилось опять. Теперь я должен был каждый
вечер держать себя в руках. Иногда наступали перерывы, порой она целую
неделю была относительно спокойна, но я напряженно ждал признаков нового
приступа.
Работа в министерстве отнимала все больше времени и внимания; министр
привлекал меня к участию в ответственных переговорах, где требовалась
полная собранность мыслей и нервов. Когда я уходил утром из дому, мне
страшно хотелось заставить себя забыть о Шейле на весь день, нечасто во