"Чарльз Сноу. Возвращения домой" - читать интересную книгу автора

Нет, думал я, вдыхая в сыром воздухе запах яблок и сена и глядя на
Робинсона, шагавшего с почтенным видом человека, направляющегося на важное
свидание, дело не только в удовольствии отомстить благодетелю. Его
вдохновляло нечто более загадочное. Месть, да, но не Шейле, не просто
какому-нибудь благодетелю, а всей жизни.


Возвратившись домой, я услышал музыку - Шейла ставила пластинки. Это
меня обеспокоило; и беспокойство мое усилилось, когда я застал Шейлу не в
гостиной, не в спальне, а в комнате, где я провел памятный день мюнхенских
событий: она считала эту комнату несчастливой. На столе стояла пепельница,
в ней валялось, наверное, не меньше тридцати окурков. Я начал было
рассказывать о моей встрече с Робинсоном.
- Не хочу больше слышать об этом, - сказала она хрипло и равнодушно.
Я попытался развеселить ее, но она повторила:
- Не хочу больше слышать об этом.
И поставила новую пластинку, вычеркивая из своих мыслей не только
Робинсона, но и меня.



8. "ТЫ СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО МОГ"

Летом я почти не разлучался с Шейлой. Мы ждали что вот-вот начнется
война. Каждую ночь я проводил у нас в спальне чего не случалось уже
несколько лет, на моих глазах она спокойно слала не вскакивая то и дело, и
спокойно просыпалась. Как только началась война, я решил, что буду жить
подле нее в нашем доме в Челси столько, сколько будет суждено.
За все время нашего брака мы никогда не были так безмятежны, почти
счастливы, как в эти сентябрьские ночи. Теперь я возвращался домой не из
Милбэнка, а из Уайтхолла, потому что вновь поступил на государственную
службу, и проходил по набережной в восемь часов вечера, а то и позже;
воздух был все еще теплым, а небо сияло огненным заревом циклорамы. Шейла
как будто радовалась моему возвращению. Она даже интересовалась моей
работой.
Мы сидели в саду, вечера казались такими мирными, как будто не было
войны, и она расспрашивала меня о нашем министерстве, о том, что делает
министр, насколько он под башмаком у своих служащих и что делаю я в
качестве одного из его личных помощников. Я посвящал ее в мои заботы и
тревоги, чего уже давно не делал. Она смеялась надо мной, говоря, что я
"удачник" и что мне не стоит особенного труда пробивать себе путь.
Я был слишком поглощен своей новой работой, чтобы уловить, когда и как
это настроение изменилось. Только много недель спустя я понял, что все это
время ее не покидала мысль о наступлении последней минуты, острой, как
боль в сломанной кости, как ощущение неумолимой неизбежности ее. Я знал
лишь, что в сентябре, когда все было безоблачно, она, тайком от меня,
договорилась где-то о работе с первого января. Там требовался человек,
хорошо знающий французский язык, а она его знала, и работа эта показалась
ей очень подходящей. Она рассказывала мне о ней с удовольствием, чуть ли
не с волнением.