"Чарльз Сноу. Возвращения домой" - читать интересную книгу автора

Не он был виноват в том, что за последнее время я редко с ним виделся.
Он часто приглашал нас с Шейлой пойти куда-нибудь, и я отказывался только
ради нее. Теперь он снова выказывал чувство товарищества. Через стол он
громко спросил у меня, знаю ли я Дэвидсонов, Остина Дэвидсона.
Это был своеобразный символ союзничества, перекинутый через головы
почтенных дельцов. Дэвидсон был знатоком искусства, представителем одной
из династий ученых, в юности связанный с цветом Блумсбери. Нет, ответил я,
я слышал о нем, но с ним не знаком. Мне припомнилось, как несколько лет
назад мы, бывало, смеялись над этими людьми: они утрировали понятие
прекрасного до такой степени, что оно становилось вульгарным; с
высокомерным пренебрежением они осуждали честолюбие в других и спешили,
словно имея на это неотъемлемое право, занять все свободные места под
солнцем. Это был смех молодых людей, находившихся за пределами
недоступного круга. Теперь это не имело значения: Дэвидсон на нынешнем
обеде был бы союзником, как и Гилберт, бравировавший его именем.
Гилберт повез меня домой. Я выпил достаточно, чтобы стать
разговорчивым, и настроение у меня все еще оставалось отличным. За обедом
мы оба разозлились и теперь могли поговорить откровенно. Гилберта не так
тревожило будущее, как меня, но он был еще более разъярен. Его боевой дух
пришелся мне по душе, и впервые за долгое время я ощутил бодрость и
уверенность.
С таким настроением я вошел в спальню; Шейла лежала и читала при свете
ночника, как и в тот вечер, когда мы поссорились из-за Робинсона. Только
на этот раз комната была погружена во мрак, и я видел лишь ночник, одну
сторону ее лица, обнаженную руку и край рукава ночной сорочки.
Я сел на свою кровать и начал было рассказывать ей про обед, как вдруг
почувствовал, что меня непреодолимо влечет к ней.
Она, видно, поняла это по моему голосу, приподнялась на локте и
взглянула мне прямо в глаза.
- Ах, вот оно что? - сказала она безразлично, но не враждебно, стараясь
быть ласковой.
На ее постели, когда уже было слишком поздно размышлять, я видел перед
собой ее лицо и глубокую морщину между глаз, подчеркнутую светом ночника;
лицо было утомленное и печальное.
Потом я лежал рядом с ней, и оба мы испытывали тоску, которую часто
знали и прежде; я чувствовал себя виноватым, потому что мне было легко,
потому что, несмотря на ее хмурый взгляд, который я не мог забыть, я
наслаждался животным отдыхом и покоем.
Потом я спросил:
- Что-нибудь произошло?
- Ничего особенного, - ответила она.
- А все-таки?
На мгновение я даже обрадовался. Это была ее собственная печаль, не та,
которую много раз испытывали мы, лежа вот так, как сейчас.
Но я сразу же понял, что лучше бы это было наше общее несчастье, ибо
она уткнулась лицом в мое плечо и затряслась от рыданий.
- В чем дело? - спросил я, прижимая ее к себе.
Она только замотала головой.
- Что-нибудь из-за меня?
Она снова покачала головой.