"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

- Слишком жирно - всем по миске. И не подумаю подкармливать тех, кто
раздобылся деньгами, жрет провизию из ларька, а с нами и в долг не
поделится. Будим только хороших людей и настоящих доходяг. И не всех разом,
а по паре, чтобы без толкотни и шума. Первая очередь - наша с тобой.
Работаем!
Мы принялись выхлебывать бак. Пшенный суп был вкусен и густ, в нем
попадались прожилки мяса. Но когда, впихнув в себя порции четыре варева, мы
отвалились от бака, уровень в нем понизился всего лишь на три-четыре
сантиметра.
- Нет мочи, - огорченно пробормотал Прохоров. - Погляди, брюхо, как
барабан. Не то что ложкой, кулаком больше не впихнуть.
Я отозвался горестно-веселым куплетом, еще с великих голодух 1921 и
1932 годов засевшим у меня в мозгу:

Что нам дудка, что нам бубен?
Мы на брюхе играть будем.
Брюхо лопнет - наплевать!
Под рубахой не видать!

- Я бужу Альшица, ты Александра Ивановича, - сказал Прохоров.
Старик Эйсмонт, услышав о неожиданном угощении, поднялся сразу. Альшиц
сперва послал Прохорова к нехорошей матери за то, что не дал досмотреть
радужного сна, но, втянув ноздрями запах супа, тоже вскочил - даже в самых
радостных сновидениях дополнительных порций еды не выдавали. Эйсмонт
похлебал с полмиски и воротился на нары. Альшиц наслаждался еще дольше, чем
мы с Сашей Прохоровым. Затем наступила очередь Хандомирова и Анучина, после
них разбудили бригадира Потапова и бывшего экономиста Яна Ходзинского. Эта
пара гляделась у бака эффектней всех - рослый Потапов, не вставая со скамьи,
загребал в баке ложкой, как лопатой, а маленький Ходзинский приподнимался на
цыпочки, чтобы захватить супа в глубине бака. Пиршество в бараке
продолжалось до середины ночи, но мы с Прохоровым этого уже не видели. Мы,
обессиленные от сытости, провалились в сон, когда над баком трудилась
четвертая пара соседей.
...Рассказ мой будет неполон, если не поведаю о нескольких встречах с
Прохоровым, после того как мы - надеюсь, навек - распростились с лагерем. В
1955 году решением Верховного Суда СССР нас обоих реабилитировали. Прохоров
испытал еще одну радость, мне, беспартийному, неведомую - его восстановили в
партии со всем доарестным стажем. Он жил у сестры в Гендриковом переулке, в
доме, где некогда обитали Брики и Маяковский, там уже был тогда музей
Маяковского.
- Срочно ко мне, встретимся на Таганке, - позвонил мне Прохоров, я тоже
тогда жил в Москве у родственников.
У станции метро на Таганке Прохоров рассказал мне о своей радости и
объявил, что ее надо отметить: душа его жаждет зелени, которой нам так не
хватало на севере, а также хорошего шашлыка, отменного вина и небольшого
озорства - из тех, которым все удивляются, но которые не заслуживают
милицейской кары. Я предложил поехать в Парк культуры и отдыха - зелени там
хватит на долгую прогулку, а шашлыков и вина в ресторане - на любые
культурные запросы. Что же до хулиганства, то выбор его предоставляю ему
самому. Мы спустились в метро. На середине эскалатора Прохоров, скромно