"Сергей Снегов. Язык, который ненавидит " - читать интересную книгу автора

стоявший на ступеньке, вдруг издал дикий индейский клич и мгновенно принял
прежний скромный вид. На нас обернулись все, находившиеся на эскалаторе.
Боюсь, виновником отчаянного вопля пассажиры посчитали меня - я неудержимо
хохотал, а с лица Прохорова не сходила постная благостность, почти святость.
Мы поднялись вверх на Октябрьской площади. Прохоров вдруг затосковал.
Воинственного клича в метро ему показалось мало, ликующая душа требовала
чего-то большего. Он пристал ко мне - что делать? Я рассердился. Меня
затолкали пешеходы, ринувшиеся на зеленый свет через площадь. В те годы на
Октябрьской не существовало подземных переходов, все таксисты Октябрьскую,
как, впрочем, и Таганку, дружно именовали "Площадью терпения", а пешеходы
столь же дружно кляли. Посередине площади, на выстроенном для него бетонном
возвышении, милиционер в белых перчатках лихо командовал пятью потоками
машин, старавшимися вырваться на площадь с пяти вливавшихся в нее улиц.
- Что делать? Посоветуй же, что бы сделать? - громко скорбел ошалевший
от счастья Прохоров.
Я показал на милиционера, величаво возвышавшегося в струях обтекавших
его машин.
- Подойди к нему и поцелуй его.
Прохоров мигом стал серьезным.
- Поставишь три бутылки шампанского, если выполню.
- А ты пять, если не выполнишь.
- Годится. Гляди во все глаза.
Он решительно зашагал с тротуара на середину площади. Завизжала
тормозами чуть не налетевшая на него "Победа". Милиционер сердито засвистел
и свирепо замахал рукой, чтобы нарушитель порядка немедленно убирался.
Прохоров подошел к милиционеру и что-то проговорил. Милиционер вдруг
расплылся в улыбке и наклонил голову к Прохорову. Тот чмокнул стража порядка
в щеку, что-то еще сказал и направился на другую сторону площади.
Милиционер, не сгоняя дружелюбной улыбки, помахал вслед моему другу
затянутой в перчатку рукой - два или три водителя, не поняв жеста, испуганно
затормозили. Я побежал на переход, но пришлось переждать, пока пройдет
плотный поток машин - рейд Прохорова через площадь создал немалый затор.
- Сашка, что ты ему сказал? - спросил я, догнав ушедшего вперед
друга. - Не сомневаюсь, врал невероятно.
Прохоров поморщился.
- Нет такого вранья, чтобы милиционеры дали себя целовать. Фантазии у
тебя не хватает.
- Что же ты ему наговорил?
- Только правда могла подействовать. Так, мол, и так, милок, сегодня
восстановили в партии со всем стажем. Прости, не могу, душа поет, дай я тебя
поцелую! И поцеловал!
- Три бутылки шампанского за мной, расплата без задержки, - сказал я,
восхищенный, и мы повернули в парк Горького.
Уже вечерело, когда мы уселись на веранде ресторана. Над столиком
нависал абажур, в нем светились три лампочки. В душе Прохорова еще бушевал
задор. Но хулиганить в одиночестве ему уже не хотелось.
- Теперь твоя очередь творить несуразное, - объявил он.
Я возмутился.
- С чего мне несуразничать? Я реабилитацию уже отпраздновал.
Он показал на абажур.