"Валерий Смирнов. Одесский язык" - читать интересную книгу автора

именно одесское слово "лашман", искаженное деловыми в "лахмана", не
случайно, а по некоей аналогии, обрело в блатном жаргоне значение "прощение
долга". Даю третью наколку: в одесском языке есть крылатая фраза "Что это за
турок?" и фразеологизм "турок".
Умному достаточно, а потому предлагаю российским лингвистам, регулярно
дополняющих тома Бабеля и иных одесских писателей своими обильными
комментариями, пояснить читателям за жгучую семейную тайну Остапа Бендера. А
заодно самим узнать: упомянутая пишущая машинка с турецким акцентом стала
основной причиной эмиграции в Москву не только создателей "Золотого
теленка". Как бы между прочим, написанная мною чуть ранее фраза: "...где я
имел видеть того вечно живого Ленина таки да в гробу" переводится с
одесского на русский язык как "у меня не возникло и малейшего желания
толпиться в очереди к Мавзолею, лишь бы получить возможность увидеть лежащую
в нем достопримечательность, которая меня совершенно не интересует".
Писатель, журналист и переводчик Владимир Жаботинский в 1930 году
написал статью "Моя столица", которую мне удалось разыскать не без помощи
немецких товарищей лишь в нынешнем году. Статья завершается так: "...теперь,
говорят, нет больше никакого города - трактором от Куликова поля до
Ланжерона проволокли борону, а комья потом посыпали солью. Жаль...".
Прекрасно понимаю, что имел в виду одессит Жаботинский, который не дожил
всего восьми лет до того времени, когда на земле, некогда пропаханной и
просоленной римлянами, возродилось страна, о которой он мечтал. А вместе с
ней возродился и считавшийся мертвым язык этой страны. И хотя прах Владимира
Жаботинского имели перевезти на его, как принято считать, историческую
родину, твердо знаю: его историческая родина - Город.
Если большевики, по словам современника моего дедушки Ленина, пытались
превратить Одессу "в южную Калугу", то ныне, как писал не один одесский
журналист, самый уникальный город в мире пытаются сделать пригородом Большой
Булдынки. Советы не смогли, и эти переодетые патриеты сумеют только в лужу
пернуть и той самой соли нам на хвост насыпать. Как бы ни старались
отторгнутые благодатной одесской почвой перекати-поле в очередной раз
перепахать тракторами почву моего Города и выкорчевать память вместе с
булыжниками мостовой, которую как один из символов Одессы закрывали своими
телами наши победившие нацистскую сволочь отцы. А в сорок пятом, вернувшись
к себе домой, они становились на колени и целовали воспетые в песне огненных
лет "родные камни мостовой". Те самые некогда привезенные из Италии нашими
предками камни, которые в нынешние дни сгребают бульдозерами и куда-то
увозят. Говорят, один такой булыжник стоит более пяти евро, а в
освобожденной от фашизма нашими отцами и дедами просвещенной Европе к ним
имеют таки сильный интерес. Камни можно продать, можно с умным видом на язык
шпаклевать очередные фуфлыжные учебники по очередной с понтом истории, а еще
можно гопки прыгать. Потому что подлинная Одесса - это не "чтоб я так был
здоров!", не булыжники, не самое синее в мире море, не Дюк и не люк. И пока
на планете останется хоть один человек с одесским сердцем и Городом в душе -
не дождетесь!
Сейчас очень многие мои современники вздыхают, что Одесса уже не та,
что от нее осталось одно название, а почти все коренные одесситы давно
пребывают за бугром. Таки да. Но разве они застали ту Одессу, по которой
рвал себе сердце Жаботинский? Ту Одессу, тот, как тогда говорили, юг,
который в двадцатые годы прошлого века потерял сто тысяч жителей вследствие