"Владимир Смоленский. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

сапогами, выбежала полурота английских солдат. Впереди офицер. Худой,
длинноногий. Напомнил он мне чем-то великого князя Николая Николаевича,
которого я когда-то в детстве видел. Говорил он неплохо по-французски.
Показал я ему мои бумаги. Он пожал плечами, попросил меня немного подождать.
За открытыми воротами толпа орала: "A mort! A mort!"1

Английский офицер стоял рядом со мной, вежливо мне улыбаясь. Был он
джентльмен и, может быть, искренне думал, что я немецкий парашютист. Уважал
он во мне мое спокойствие, которое напоминало ему храбрость. А я думал:
"Боже мой, дай мне силы, чтобы никто не видел, что мне страшно".

Во двор влетели на мотоциклетках два французских жандарма. Я показал им
свои бумаги. Один из жандармов вышел за ворота и что-то прокричал в толпу.
Стала толпа расходиться. Странно, что она так же быстро исчезла, как и
возникла, французский жандарм сказал мне: "Конечно, все ваши бумаги в
порядке, но мы должны их проверить на вашем заводе". И я вышел уже между
мотоциклетками французских жандармов. Толпа разошлась. Только трое мальчишек
провожали нас. Смотрели они на меня с ужасом и восхищением. Не поверили они
жандарму! Оставался я для них злодеем, спустившимся с неба. Но было это уже
не страшно.

Когда мы пришли на завод, все сразу выяснилось. Я спросил жандарма:
"Зачем же вы арестовываете людей невинных?" Он очень честно и серьезно
посмотрел мне в глаза и сказал: "Лучше арестовать десять невинных, чем
пропустить одного виновного!" Бедные десять невинных!

Расскажу анекдот, хотя этот анекдот и есть жизнь. Приехал к нам на
завод русский еврей. Должен был он помогать мне в бухгалтерии. Было ему
тогда больше шестидесяти лет. В Париже у него оставались жена и дочь,
которых он очень любил и для которых работал. По виду был явный семит. Один
нос чего стоил! Был хороший человек, и мы с ним подружились. Любил он стихи,
из всех поэтов предпочитал Надсона. Став в позу, читал он мне:

Мир устанет от мук, захлебнётся в крови,
Утомится безумной борьбой, -
И поднимет к любви, к беззаветной любви,
Очи, полные скорбной мольбой!..

Но больше трех дней в Аррасе прожить он не смог. За три дня его
арестовали шесть раз. Один раз довольно сильно избили. Аресты и избиение
были, конечно, нелепы. Вряд ли Гитлер послал бы парашютистом старика-еврея.
Но говорил он по-французски с сильным акцентом, и в Аррасе его никто не
знал, а незнакомый всегда враг. Пришлось отвезти его на заводском автомобиле
на вокзал и посадить в поезд. Уезжая, крепко пожал он мне руку и сказал: "А
все-таки Надсон замечательный поэт!

И поднимет к любви, к беззаветной любви
Очи, полные скорбной мольбой!.."

Я промолчал. Улыбнулся ему. Стихи, конечно, плохие, но человек ты