"Олег Павлович Смирнов. Барханы " - читать интересную книгу автора

допустим, "Советский спорт", потому мне известно все про физкультуру и
спорт. А ты как? Пробежишь газету за минутку, тяп-ляп - и конец.
- Совершенно справедливо: газеты я читаю сверху вниз по диагонали,
усвоил, аксакал? Но суть схватываю.
- По верхам хватаешь.
- У тебя что по политподготовке? Четверка, с натяжкой. Что у меня?
Пятерка, твердая, усвоил? - сказал Стернин, и Шаповаленко смущенно
гмыкнул. - А теперь, аксакал, востри уши на хохму. Отгадай, какая разница
между роялем и унитазом?
- Между роялем и унитазом?
- Именно.
Шаповаленко собрал складки на лбу, пошевелил губами, вздохнул:
- Не знаю.
- А как же тебя в порядочный дом пускать, если не знаешь?
Шаповаленко покраснел от конфуза, Стернин засмеялся, на всякий случай
оглянувшись: нет ли поблизости старшины?
- Вякаешь ты, - сказал Владимиров.
- Кто не желает, пусть не слушает, - сказал Стернин и оборвал смех. -
Рот мне не заткнуть, у нас свобода слова.
- Гляди, довякаешься.
- Легче на поворотах, младший сержант. - И лицо у Стернина стало
напряженным, узким и злым. А мне хотелось закричать: "Я не желаю слушать,
помолчите вы все, ради бога!"
Потом был час политмассовой работы, и замполит, не заглядывая в
раскрытую тетрадку и водя указкой по карте полушарий, делал доклад о нашей
помощи арабам и неграм, и сколько мы там построили плотин, заводов, больниц,
университетов, и сколько еще построим, и как молодежь из тех стран учится у
нас и всякое такое. Я смотрел ему в рот и плохо понимал, потому что думал о
письмах, которые лежали в кармане гимнастерки. Не хотел о них думать, а
думал.
- Вопросы? - спросил замполит и взглянул на меня - наверное, я
представлялся ему самым внимательным слушателем. Увы, старший лейтенант
ошибался, и вопросов по докладу у меня не имелось.
После доклада было личное время, я сидел в курилке - беседка, скамеечки
вокруг бочки с песком, - дымил сигаретой и заставлял себя думать о том, что
закат багровый - к ветру, что это смешно - для окурков бочка с песком, а
окрест пески на сотни верст, что листья карагача и тарунги серы от пыли,
неподвижны, безжизненны, будто деревья задохнулись от зноя, маклюра же
выставила навстречу зною свои колючки, будто ощетинилась.
Погодя десяток минут Севка, сын замполита, выбежал из казармы и,
приложив ко рту ладоши, закричал:
- Эй, вы! Киношка начинается, а вы прохлаждаетесь?
Дежурный подхватил его на руки, Севка забарахтался, завизжал. Солдаты,
обжигаясь, докуривали, уходили.
Владимиров сказал:
- Пойдем, Андрей?
- Я попозже, покурю.
- Гляди, опоздаешь.
Беседка опустела. Торопливо прошли офицерские семьи, и во дворе -
никого, как гармсили сдуло. Все в кино, даже Севка смотрит фильм "История