"Олег Павлович Смирнов. Неизбежность (Дилогия, #2) " - читать интересную книгу автора

Прав он, неладно как-то вышло. Все трое допустили ляп. Но то безусые
солдаты, а то зрелый офицер, командир роты. Не во всем, видать, зрелый...
Хотя ругать меня при подчиненных не стоило бы. И вдруг вспоминаю, как мать
Эрны говорила: ваш Сталин лучше нашего Гитлера, как я поправлял ее: их и
сравнивать нельзя, - и как бедная фрау Гаршщ оправдывалась, сбиваясь и
конфузясь. Там лейтенант Глушков проявил зрелость, здесь не проявил.
Печально. И Федора Трушина как будто кровно обидел. Нехорошо.
До того нехорошо, аж настроение подпортилось. Вот так ляпнешь не
подумавши, а после жалеешь... Однако Федор, честно же, зря наскочил: я,
как и он, рад, что Иосифу Виссарионовичу присвоили генералиссимуса,
Верховный Главнокомандующий заслужил. И я заслужил старшего лейтенанта, -
комбат упоминал: представление ушло в дивизию. От товарища Сталина к
собственной персоне - умеет Петр Глушков перескакивать... А интересно,
сошьют Сталину какую-то новую форму, отличную от маршальской? Как она
будет выглядеть? То ли дело старший лейтенант: новой формы не нужно, даже
погоны прежние, прикрепи только лишнюю звездочку. И на Трушина ушло
представление: капитан, тоже добавочную звездочку прикрепит. Растем.
На привалах я люблю и умею расслабляться. Мышцы рук и ног, плеч, шеи,
спины теряют напряжение, скованность, делаются мягкими, будто бы
безвольными, и неплохо при этом отдыхают.
Но валяться на земле горячо: жжет через обмундирование. И суховей,
взбаламучивая пыль, аесок и камешки, дует из чрева степного, обжигает кожу
и легкие. Ветер, а приносит не прохладу - зной. Из пустыни Гоби налетает,
потому и называется - гобиец, старшина Колбаковский просветил.
Переворачиваюсь на другой бок. Лежу со слипающимися глазами, и потому,
вероятно, меня словно начинает покачивать. Это покачивание навевает
дремоту, а может, наоборот: из-за дремоты кажется, что покачивает. Как бы
там ни было, я вдруг ощущаю себя едущим в эшелоне. И будто колеса стучат.
И будто теплушка раскачивается, и путь мой обратно, на запад, в Германию,
к Эрпе! Рывком поднимаю голову, хлопаю ресницами: задремал и
примерещилось, я ж в Монголии, среди своих солдат, железная дорога
оборвалась в Баяп-Тумэни. Наверное, многодневная качка в теплушке нескоро
из меня выветрится.
Но привиделось-то: еду назад, к Эрне, не привиделось, что еду дальше,
на Тамцак-Булак, по узкоколейке. На Тамцак-Булак мы пойдем пёши, как
говорят на Дону. Где он, мой Дон? Далёко. Поблизости - иная река, Керулен.
Жаль, что не совсем рядышком:
не испить речной водички. А что было бы, если б снегом на ГОЛОВУ
заявился к Эрне? Вообрази, потерзай себя - зачем тебе это? Не совершится
такое никогда. Ну, и не растравляйся попусту.
Все-таки импульсивный человек Петр Васильевич Глушков! Судите сами: ни
с того ни с сего вспомнил о блокнотике, куда заносил свои гениальные или -
скромнее - ценные мыслишки. Давненько не мусолил карандаш, а тут, на
привале, усталый, измотанный, вытащил из планшета, зачиркал по бумаге:
"Думаю о жизни и смерти. Это естественно, ибо они взаимосвязаны. Как война
и мир. Так вот: после войны, когда отойдет она в далекое или не очень
далекое прошлое, ее участники начнут помаленьку умирать. Сперва умрут
нынедшпе маршалы, потом генералы, потом полковники и майоры, а там очередь
дойдет и до лейтенантов нынешних. Грустно все-таки будет, когда вымрут
ветераны. Разумеется, в почтенном возрасте". Записав эту тираду, подумал: