"Олег Павлович Смирнов. Неизбежность (Дилогия, #2) " - читать интересную книгу автора

Я иду, жмурясь от солнца, оно бьет по зрачкам будто прямой наводкой;
пот стекает со лба, с носа - прямо в рот: горько и солоно, как вода в
озерце, которое мы повстречали на пути и к которому сбежались в надежде
напиться; отплевывались затем четверть часа, так и не отплевались.
Автоматный ремень режет, лямки вещевого мешка режут; спасибо, хоть скатки
комбат разрешил везтп на подводах; другие ротные командиры побросали на
повозки и своп вещмешки, я ж из принципа тащу: как все в моей роте, так и
я. Не принцип, а глупость? Не согласен! Но кто с тобой спорит?
Никто. Сам с собой споришь.
Внезапно возникает мысль: а все-таки окончание железнодорожного
путешествия (двадцать пять суток отдан) какой-то труднопереступпмой чертой
отрезало .меня от прошлого; это прошлое после выгрузки на станции в
Баяп-Тумэпи еще дальше отодвинулось, еще гуще заволоклось дымкой. Не
забвение это, а прощание.
Забыть я ничего не забуду, но попрощаться, может быть навечно, надо. И
с Эрной попрощаться, и с Ниной - они чаще ы чаще словно совмещаются,
сливаясь в образ одной женщины, хотя с первой у меня было все, а со второй
нпчегошепыш не было: первую любил, второй только симпатизировал. При
мыслях об Эрне и о Нине мне становится грустно, по печаль не гнетет,
чистая, она очищает от обыденщины, от прилипчивости бытовых мелочей,
заставляет быть придирчивей к тому, что ты думаешь ы совершаешь. Наверное,
поэтому на станции, когда на нас радушно глазели жители в дели, то есть в
халатах, в островерхих шапках и мои орлы заговаривали с красневшими,
смущавшимися мопголочкамп, я был с этими скуластыми, черноволосыми,
черноглазыми с прищуром женщинами, по-своему завлекательными,
спокойно-вежлив. Опи не про меня, и я не про них. А так что ж - молодые,
кровь с молоком. Как говорится, взамен любви предлагаю дружбу...
Кабы не адова жара, то, закрывши глаза, можно было бы вообразить: идешь
в походной колонне где-то под Москвой, или на Смоленщине, или в
Белоруссии, Литве, Польше, или в самой Германии. Не вообразишь: надо
глядеть под ноги, и от жары не открестишься, она зажаривает тебя до
хрустящей корочки. А что будет в июле? Но июль не за горами: спустя четыре
денька всего, если не ошибаюсь. Стало быть, двадцать второе июня я
прозевал где-то под Иркутском. Как мог прозевать? Никогда раньше такого со
мной не было: каждый год двадцать второго июня думал об этом черном дне,
кровавом дне. И вот забыл. Что ж, мир расслабляюще на меня действует? Так
расслабляться рановато, до полного мира нужно перешагнуть еще через одну
войну...
Перед решающим в апреле штурмом Кенигсберга возле какогото городишки,
кажется Варгена, мой верный оруженосец Миша Драчсв приволок в землянку
подшивку немецких газет. Похвалился:
- Товарищ лейтенант, теперича обеспечу взвод бумагой!
- Для чего?
- Не для сортира, товарищ лейтенант, для курева!
- Где только раскопал, подшивка-то пыльная, старая.
- На чердаке надыбал!
Я раскрыл картонную обложку и ахнул: первым был подшит номер
центральной нацистской газеты "Фёлькишер Беобахтер" за 22 июня 41-го года!
Рассматривал фотографии, читал к ним подписи, заметки, фронтовой репортаж,
речь Йозефа Геббельса и будто воочию видел то утро в Берлине.