"Олег Павлович Смирнов. Неизбежность (Дилогия, #2) " - читать интересную книгу автора

"Штурмовать баб не потребуется, сами будут падать к нашим стопам!", и как
глазки его маслянисто блестели. Ну, то было в дороге, в безделье, чего тут
поминать, нынче предстоит дело. Война предстоит. И коли так, то правильно:
служба, подготовка к боям, а лишнее отметай. Разве что в мыслях можешь
оставить. Про себя. Для памяти.
Логачеев - шепотком:
- У меня на груди шерсть повытерта от бабьих голов.
- Товарищ лейтенант, - сказал Колбаковский, игнорируя реплику
Логачеева, - я так же был бы радый, если б наш эшелон прислали в
Забайкалье, в Даурский степ, к валу Чингисхана.
Ведь я ж и там служил молодым-то!
- А что это за вал Чингисхана? - спросил я, и поднявшиеся головы
свидетельствовали: другим тоже интересно.
- В Даурском степу обитал повелитель татаро-монгольский Чингисхан,
оттуда зачал совершать свои кровавые набеги. Нынчето времена изменились,
татары теперь другие, и монголы другие... А от тогдашнего царства
Чиигисхапова и остался древний вал. Он земляной, травою порос... По ту
сторону вала Чшггисхаиа японцы окопались, по эту мы, родненькая Тридцать
шестая армия, да никакой вал, как поется где? - - в народной песне, что? -
не загородит дорогу молодца. Будет приказ, рванем вперед! Правильно говорю?
- Правильно говорите, - ответил я, и мне захотелось назвать старшину по
имени-отчеству. Но я их забыл, потому что крайне редко, а может, и никогда
не звал его так. Все старшина да старшина, изредка - товарищ старшина. Я
уж было и на этот раз едва не произнес "товарищ старшина", однако все-таки
припомнил:
Кондрат Петрович. Чего ж тут не запомнить? Я сказал:
- Совершенно правильно, Кондрат Петрович.
И Колбаковскпй Кондрат Петрович разулыбался, как некогда в эшелоне мой
ординарец Драчев, когда я его назвал Мишей. Но много же людям надо, чтобы
они почувствовали твою ласку. Но скупись на нее, Глушков Петр Васильевич!
Тем более что в жизни люди эти не столь уж часто ее ощущали, ласку.
Впрочем, ты и сам не избалован ею.
Разговор иссяк, и Кондрат Петрович с еще не совсем закрытыми глазами
пустил первую руладу, вторую, и уже знаменитый храп гуляет по биваку.
- Задает старшина храповицкого, - проговорил Головастиков и в зевке
клацнул зубами.
Глядя на него, зевнул и я. В принципе вздремнуть, точно же, недурно:
ночью марш. И солдатики, молодцы, устраиваются поудобнее - для сна,
кое-кто свиристит носом. Я сомкнул веки, дышу равномерно, но и намека на
сон нету. Наверное, в эшелоне от Йистербурга до Баяп-Тумэии отоспался на
месяц вперед.
И жарко, душно, сохнет в носу и глотке. От пота зудит спина.
Почухаться бы о столб, как поросю. Столбов и деревьев не видать,
придется потерпеть. И потому раскрой глаза. И смотри на солдат, которые
спят и не спят, на выгоревшие от зноя небеса где-то в центре Азии, на
дальнюю гряду сопок, на песчаную поземку, сыплющую горстями в глазницы
верблюжьего черепа; он у моих ног, а поодаль, на солончаках, вышагивают
ведомые монголами три верблюда, величественные, не доступные ничему, кроме
смерти.
Как сказал бы Кондрат Петрович: поется - где? - в песне, что? - и вдаль