"Олег Павлович Смирнов. Неизбежность (Дилогия, #2) " - читать интересную книгу автора

Мой испытанный ординарец Драчев:
- Свой долг сполнпм... Что мы, не советского роду-племени?
Парторг Симонепко одобрительно:
- Идейно зрело, Миша!
- Я такой. - Драчев кивает, важничая.
Разговор закапчивает старшина Колбаковскип, несколько прозаически:
- А раз долг сполняете, то напоминаю всем и каждому: должны беречь на
марше боевое и вещевое имущество! Патрона не потерять, пуговицы не
потерять.
Как говорится, старшина подбил бабки...
А пить-то хочется. Несколько глотков не утихомирили жажды.
Напиться бы от пуза из голубого Керулена! Да отдаляемся и отдаляемся от
него. Выпил бы я водки вместо воды? Ни за что.
А Толя Кулагин с разномастными глазами выпил бы. Любопытно, как
смотрели бы его глаза - правый, серый, и левый, карий, какой нахально и
какой виновато? А не отдаляюсь ли я от солдат? Лежу один, молчком, рота
сама по себе, непорядок это. Думай не о своей персоне, а о роте. Не
отделяйся - не будешь и отдаляться.
Встаю, подхожу к солдатам - они лежат кучно, словно в степи не хватает
места. Вижу: Геворк Погосян наматывает портянку неправильно, со складками,
при марше натрет ступню. Говорю:
- Перемотай. Чтоб ровненько, гладенько было, иначе обезножеть.
Филипп Головастиков с непокрытой головой, Микола Симонеико пьет из
фляги затяжными, как будто без пауз, глотками.
Говорю:
- Пилоток не снимать. Может хватить солнечный удар. Пить не торопясь,
мелкими глотками, а перед тем надобно прополаскивать рот...
Мои руководящие советы выполняются охотно, незамедлительно: Погосян
перематывает портянку, Головастиков натягивает пилотку до ушей, Симоиенко
полощет рот, неспешно глотает воду и завинчивает фляжку.
- А гимнастерки можно расстегнуть, пусть будет вентиляция. - Я
улыбаюсь, бойцы улыбаются. Вот и славно!
Меня тронули за локоть. Я обернулся: посыльный от командира батальона.
В первую секунду подмывало отчитать его: положено сказать: "Товарищ
лейтенант, разрешите обратиться?" - а не лапать офицера, но посыльный -
пацан пз семнадцатилетних, большеротый, лопоухий, с цыплячьим пушком над
верхней губой, в слинявших обмотках, и я удерживаюсь:
- Что тебе?
- Велено вам до комбата подаваться...
Ах ты, безусая гражданка: велено, подаваться. И вновь удерживаюсь от
замечания, хотя, в сущности, и напрасно: молодых положено учить. Однако
настрой таков, что замечания предпочтительно попридержать. Настрой мирный,
ласковый, благодушный, сколько он продержится? Не гони его преждевременно,
он и сам испарится. Идя за посыльным - худенькие плечи, слабая шея, и что
они все такие заморыши, эти семнадцатилетние? - гадаю, для чего
понадобился комбату. Потерпи пару минут - узнаешь. А заморенные эти
мальчики потому, что четыре года сидели на скуднейшем пайке, лишь в армии
стали наедаться, понимать надо.
В Белоруссии, что ли, видел из теплушки: тощая корова впряжена в плуг,
однорукий мужик в солдатской гимнастерке тянет за недоуздок, три женщины в