"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

духовного, и каким-то очевидным бесстрашием большого предмета. (В реальности
тетка, работая санитаркой в роддоме, всегда боялась крови рожениц, все равно
содержавших эту жидкость, несмотря на бледность при одном ее появлении с
тяжелой, в собственный ком упиравшейся шваброй, - а у самой санитарки,
бросавшей свои ежемесячные отходы в туалетную корзину незавернутыми
кусищами, кровь была темная и жирная, точно мазут из протекающего
грузовика.) Богомолка, совершенно заслонив собою тщедушную фигуру своего
высокоученого приемыша, очень быстро делавшего новую карьеру и потому
обвенчавшегося с нею немедленно после гражданского развода, отлучила тещу
Свету и Вику от чего-то важного в жизни; словно мелкая бедная нечисть, они
теперь избегали отстроенных церквей, звякавших нехитрыми, как ведра, новыми
колоколами и собиравших вокруг себя порою больше иномарок, чем оживающее к
ночи райскими огнями городское казино. Все-таки эти храмы, несмотря на
свежую побелку и даже позолоту, торчали, как уцелевшие печи на пепелище,
что-то вокруг них и над ними отсутствовало, их украшения выглядели
нелепостью, - Антонов по крайней мере ощущал, что логичнее было бы их
разрушить совсем, тем более что храмы, состоявшие по большей части из
естественных материалов, способны были уйти непосредственно в природную
среду, тогда как новейшие здания, сооруженные с применением пластиков и
химических красителей, не могли, даже после длительных воздействий, не
оставить неуничтожимого мусора, хотя бы цветной шелухи. Но тещу Свету,
множившую работой в рекламной фирме эту самую искусственную неуничтожимость,
ужаснула бы одна только идея разрушения храма: под своими китайскими, пухом
и бисером украшенными кофтами она всегда носила суровый, как дубовый лист,
православный крест и стыдилась его, будто собственной наготы. Антонов
подозревал, что это был единственный подарок сбежавшего мужа, род его
завещания, разумеется, невыполнимого, потому что бедную тещу Свету
совершенно некому было поддержать.
Несмотря на фразы о "прошедшей молодости" и "конченой жизни", теща
Света нуждалась, конечно, в обществе мужчин. Изредка к ней заходил
"посидеть" потертого вида настырный мужик, в вечно измятых джинсах, похожих
на недонадетый на брюхо картофельный мешок, со сложно изломанным носом,
напоминавшим грубо пользуемый тюбик детского крема. Он был какой-то "тоже
журналист" со спортивным прошлым и непонятным настоящим: печатал во
множестве газет заметки размером с трамвайные талончики, промышлял
процентами с заказов для каких-то районных, донельзя чумазых типографий, чья
продукция неистребимо пахла свеженачищенными армейскими сапогами, а также
занимался мелким продовольственным бизнесом, по поводу которого имел
контакты в десятках открывавшихся ему с торца коммерческих ларьков.
Впервые Антонов с ним столкнулся буквально во второй визит к неожиданно
доставшейся ему ошеломительно-прекрасной Вике, разрешившей явиться
официально и с цветами. Еще Антонов и оживленная теща Света не успели толком
разглядеть друг друга за накрытым столом, украшенным похожей на голову
насекомого, дико дорогой орхидеей (квартирной хозяйке все же пришлось
подождать с деньгами), как в коридоре дернул и залился трелью как бы
аварийный звонок. В поспешно распахнутой двери открылся заснеженный мужик,
шатаемый взваленным на грудь картонным коробом, другой такой же короб, с
шорохом тормозивший от пинков, стоял углом у него в ногах. Антонов,
принявший короба за какие-то заказанные тещей Светой домашние припасы, с
готовностью поднырнул, оторвал от пола заходившую ходуном неверную тяжесть,