"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

которой крупноблочный пресный шоколад и голубоватые бутылки водки, оклеенные
небрежно, будто столбы объявлениями, блеклыми этикетками (иногда по две и
три зараз), приносили реальный доход? Вероятно, псевдо-Антонов искал в
коммерции то, чего там не было никогда, то, чего ему недоставало и в прежнем
скудном, наперед расписанном благополучии. Он хотел свободы и
самостоятельности, а может, даже одиночества и носился по улицам с
пластиковой папкой, в то время как его опережали, будто хищные клекочущие
птицы, телефонные звонки, - и место, куда он наконец вбегал, тяжело дыша
застегнутой на пуговицы грудью, было для него совершенно пустым.
Псевдо-Антонов получил в конце концов свое одиночество; не представляю,
на что он теперь живет. Как убедить читателя и убедиться самой, что это
реальный человек? Вероятно, его тщедушный облик потому и стерт в моем
представлении, что существует оригинал. Можно выбрать время, сесть на
троллейбус, проехать четыре остановки, выйти возле универмага, в чьей
витрине, помнится, томился дамский манекен с отбитыми под корень пальцами
поднятой руки. Память смутно сохранила расположение дома, мрачной
шестиэтажки горчичного цвета, осторожно спускающейся под уклон
нечистоплотного переулка, подставляя под себя дополнительный, зарешеченный и
скошенный, этаж. Из восьми или девяти подъездов, похожих коричневыми
разбитыми дверьми на старые шкафы, мне нужен четвертый или пятый; около
квартиры, расположенной в точности как у одной моей знакомой, прибит очень
опасный для хозяина металлический крючок: по рассказам псевдо-Вики, муж ее
не раз и не два оставлял на нем висеть полные сумки продуктов, исчезавшие с
поразительной быстротой, а потом интеллигентно и оскорбленно объяснялся с
шустрой соседкой пенсионного возраста, не стеснявшейся его посылать на буквы
русского алфавита. В общем, примет у меня достаточно: можно как-нибудь
вечером поехать туда, позвонить в запачканный звоночек. Хозяин выйдет в
чистой, поспешно наброшенной рубахе, словно оттертой от загрязнений
стирательной резинкой, и в слабых на коленях тренировочных штанах; будет
непременно лето, с его огрубелой зеленью, с холостяцкими запахами несвежей
пищи и пыли, а в прихожей на вешалке я увижу похожий на большого игрушечного
медведя псевдо-Викин китайский пуховик. Надо думать, псевдо-Антонов очень
удивится моему приезду, и удивление это будет написано на его возникшем в
проеме лице, которое я смогу рассмотреть во всех реальных подробностях. В
самой возможности такого смотрения кроется нечто фантастическое; боюсь, что
ничего не смогу ему объяснить.
Кажется, я наконец понимаю, чем реальный человек отличается от
литературного героя. Человека можно встретить и разглядеть, но ничего нельзя
увидеть его настоящими глазами: когда я пытаюсь представить что-нибудь от
имени псевдо-Антонова или псевдо-Вики, в моих глазах темнота. Но темнота эта
получается разного качества. В первом случае - выпуклая и влажная, будто под
закрытыми веками: густая капля на предметном стекле микроскопа, где
подрагивают толстые реснички и проплывают косыми толчками одноклеточные
существа. В случае втором - темнота абсолютная, в которой открытым глазам
всего лишь холоднее, чем закрытым, - та непроглядная тьма, что поглощает
смотрящего, через отверстия пустого взгляда заливая мозг; тьма, которая
входит в тебя настоятельней и полней, чем может видимый мир, и растворяет
протянутую руку до потери счета истончившихся пальцев. В такой темноте
исчезнувший человек становится совершенно прозрачен и делает робкие
летательные движения, точно превращается в ангела.