"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

полуразбитой, еле теплой, хлюпающей дверцами машинешке. Возможно, кипяток -
это предчувствие. Возможно также, что товарищ ее по несчастью был ей вовсе
не любовник, а просто служащий фирмы; никто ничего не узнает наверняка -
реальность имеет свойство ускользать и прятаться в тени своих незначащих
мелочей.
Существовал, разумеется, и псевдо-Антонов. Человек как все, кандидат
упраздненных ныне наук, тоже пытавшийся продавать не то мануфактуру, не то
растительное масло, он запоминался единственно способностью подолгу стоять
на ногах позади спокойно сидящих и что-то обсуждающих людей: внешность его
при этом терялась совершенно, и дело, по которому он явился, для большинства
оставалось неизвестно. По-моему, бизнес его не клеился: пока этот невзрачный
человек, всегда дополнявший своей фигурой число присутствующих до круглой
цифры, терпеливо дожидался очереди, держа перед собою кремовую папочку с
каким-нибудь договором, сделка, о которой он хлопотал, преспокойно
совершалась за его спиной. В сущности, про реальных людей можно сказать
гораздо меньше, чем про литературных героев: в распоряжении автора имеются
только сплетни и личные впечатления, остающиеся так или иначе личным его,
автора, делом. Мое впечатление: псевдо-Антонов в помещении сильно отличался
от себя же самого под открытым небом, особенно на ветру. На улице
псевдо-Антонова можно было даже и вовсе не узнать: верхняя одежда, всегда
болтавшаяся кое-как, странно его увеличивала и даже как бы приподнимала над
землей, на голове залихватски сидело что-то клетчатое - беретка или кепка, -
закрывавшее левое ухо и выставлявшее правое, похожее на большую красную
тройку. Встречный псевдо-Антонов несся посередине тротуара, придерживая
подбородком шарф. Думаю, если бы он двигался без направляющего протяжения
улиц, где-нибудь в лесу, то энергично бегал бы по небольшому кругу, находя
свои же окурки среди бело-бумажного, полуобсыпанного курева березовых
стволов. Впрочем, и в городе он старался преодолеть его прямоугольную
геометрию, обставленную светофорами: перекрестки перебегал наискось,
где-нибудь на середине проспекта отделяясь от идущей по "зебре" толпы и
пускаясь в пляс среди потока вкрадчиво-стремительных автомобилей. Думаю, что
пешая ходьба была для псевдо-Антонова формой свободы и одиночества, она
возмещала ему стеснительное и стесненное стояние в разных конторах, где он
становился физически меньше, но все равно загораживал свет из окна, делая
комнату заметно темней, либо не давал хозяевам кабинета открыть как раз
необходимый по делу шкаф; его, как самого невидного, всегда подозревали в
порче комнатных цветов и присвоении зажигалок.
Все-таки, несмотря на какое-то количество всплывающих в памяти
подробностей, я не вижу его лица, только неопределенное пятно с резким носом
и тенью от носа; при попытке разглядеть яснее подставляются разные лица
других знакомых, даже и не совсем подходящего возраста, которых я тут же
вспоминаю по именам. Думаю, что для бедного псевдо-Антонова лицо не имело
личностного смысла: он, приученный тишайшей жизнью подолгу стоять в
очередях, был принципиально человек со спины, имевшей в его персональном
случае некий перекос, какой бывает у мебели от застрявшего ящика; он видел
перед собою всегда другую спину, то есть стену, воплощенное ничто, иногда с
торчащей из-за ворота петлей или этикеткой, а в конце встречался лицом к
лицу с представителем власти или товара: думаю, его приводили в
замешательство автоматические руки и скользящие туда-сюда, будто костяшки на
счетах, взгляды продавщиц. Почему он не работал в бизнесе вместе с женой,