"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

мемориальных досок держались на блекленьких стенах хрущевок, кое-где в
декоре рекламы даже была использована яшма цвета сырой говяжьей печени, - и
теперь демонтировать эти порождения цивилизации оказалось дороже, чем
некогда установить.
В общем, разорение все время висело дамокловым мечом надо всеми, в том
числе над тещи Светиной по видимости преуспевающей фирмой. Все время им
кто-то не платил по договорам (очень может быть, что "сука Таня" крутила эти
недошедшие деньги на стороне); раздражительная Вика, если ей случалось
присутствовать при материнских полупьяных сетованиях, сильно дышала через
нос и курила так, что сигарета наливалась воспаленной краснотой. Потом
хорошая девочка набирала полные руки питья и еды и уходила к себе, шаркая и
сплескивая из кружки в неподатливых дверях. Антонов, хоть его и тянуло
вслед, в одних носках по кляксам пролитого кофе, все же оставался с тещей
Светой на маленькой кухне, наполнял опустевший чайник, ставил его,
забрызганный, на непросохшую, в горелой лужице, конфорку, поначалу дававшую,
после нескольких обводов спички, только три-четыре голубых устойчивых шипа.
Чайник, напитанный через водопровод водяным тяжелым холодом улицы, как это
всегда бывает темными вечерами, ближе к двенадцати ночи, скоро начинал
побрякивать крышкой; постепенно теща Света отходила от своей печали,
доставала, чуть не падая с табурета в распяленную на полу хозяйственную
сумку, измятые в компрессы остатки учрежденческого пиршества, и они с
Антоновым замечательно ужинали слипшимися бутербродами, кусками разных
тортов, красивыми, как медузы, в полиэтиленовом мешке, дававшими, при
выворачивании мешка, картину вскрытия мясистого и влажного организма. Все
получалось забавно и весело, у Вики за стеной звучала неясная, как будто
содержавшая и человеческий голос, магнитофонная музыка, теща Света,
раскрасневшись, как уголек, рассказывала истории про "суку Таню" и
неприличные анекдоты.


VII

Выражения, произносимые в адрес этой особы за облитым и обсыпанным
сахаром столом, Антонов не рекомендовал бы своим студентам, но все равно ему
нравилось общаться с тещей Светой, когда она вот так откидывала все
официальное и взрослое и становилась постаревшей девчонкой с ухватками
шпаны, которой Антонов, некогда отутюженный и мешковатый, точно ногтем
проглаженный отличник, смертельно завидовал двадцать лет назад. Тогда он,
примерный маменькин сынок, не осмеливался даже близко подойти к сырой,
оплывшей песком из песочницы и заплеванной дождичком детской площадке, где,
разместившись с неосознанной картинностью, компания больших парней (среди
которых непременно обнаруживалась парочка принарядившихся школьных
мучителей) слушала по-собачьи лохматого гитариста, сидевшего, расставив
джинсовые потертые коленищи, на спинке обломанной скамьи и мерно бившего по
струнам своего обклеенного красотками щегольского инструмента. Настоящие,
живые девушки стояли тут же, их короткие и тесные юбки словно соревновались
за предельную высоту отметки. Робость почему-то обостряла зрение Антонова -
он видел от спасительных дверей своего подъезда и отклеившийся пластырь под
ремешком босоножки, и розовые звезды расчесанных укусов; иногда один из
парней ленивой лапой обнимал подружку за плечо, и она переступала на месте,