"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

синяя тень от ветки на немытом окне, придававшая всему наружному дымчатому
миру странную двуслойность, погружали Вику в подобие транса, отчего в
духовке пригорал до черной смолы давно обещанный Антонову пирог. Условия
задачки - их запоминание и было работой Вики, тем единственным, что она
могла представить как работу за столом, - никак не связывались с решением,
которое Антонов, покорно ломая зубами кусок фанеры с остатками перепрелой
начинки, расписывал на ее листке неловким и разборчивым почерком
третьеклассника: получался скачок, которого обозленная Вика была не в силах
осознать.
Точно так же она, не оставлявшая и в замужестве диких повадок своего
свободного девичества, убегала "ненадолго к подруге" и там проваливалась в
совершенное безвременье. По мере того, как ясное утреннее солнце, от
которого вся посуда на тесной кухне, включая зеленые пластмассовые ведра,
казалась полной до краев прозрачной воды, уходило из квартиры куда-то
наверх, Антонов все обреченнее предчувствовал бессонную ночь. Самым гнетущим
был момент, когда, уступая требованию поскучневшей книжной страницы,
пропитавшейся насквозь типографской чернотой, Антонов зажигал электричество;
полная видимость комнаты, включая сбитый плед на плюшевом диване и
три-четыре недопитых чашки на разных углах озарившейся мебели, давала
понять, что он совершенно один. Ночное ожидание неизбежно таило предел:
внезапно пошаркивание будильника, сливаясь с хромым постукиваньем кухонных
ходиков и еле слышным, но плотным шелестом двух непохожих наручных часов
(Вика всегда забывала свои), делалось подобным стрекоту кинопроектора,
показывающего на любой, к какой ни повернешься, стене домашний любительский
фильм. Чувствуя на себе скользящие пятна нереального кино, Антонов, словно
погруженный в какую-то водяную, цветную, зыбкую рябь, медленно стелил
постель, медленно снимал одежду, отделяя ее от себя пятно за пятном (на
которых тут же что-то начинало складываться и размыто жестикулировать).
Холод под одеялом, особенно в ногах, не давал спокойно вытянуться в рост, и
Антонов, скрючившись, захватив одеяло снутри, собрав его в ком под небритым
подбородком, так дрожал, что у него из углов судорожно улыбавшегося рта
бежала слюна. Он пытался отстраненно спланировать порядок утренних действий:
звонки по больницам и моргам (тупики разбитых, еле шевелящих дисками
автоматов по дороге на службу, неизбежно отвлекающие от нужного номера
троллейбуса), беспомощные переговоры между "парами" с бывшими приятельницами
жены, которые своей хорошо прорисованной мимикой старшекурсниц неизбежно
дадут понять, что их и "Антонову" разделили некие сложные обстоятельства...
Наконец, когда Антонову начинало казаться, будто сам он лежит, с цветной и
ледяной проказой, на больничной койке, в освещенной прихожей раздавался
несвоевременный, словно снящийся сквозь тишину глубокой ночи, короткий
звонок. Ничему уже не веря, Антонов как бы дважды надевал вывернутую рубаху
и, полутораногий в недозастегнутых штанах, с каким-то посторонним ощущением
одетости чужими руками, шаркал вприскочку на повторную трель. Очень бледная,
смутно улыбавшаяся Вика, с урчанием в круглом животике и с вульгарной розой,
изображавшей выпученными лепестками готовый поцелуй, смирно стояла на
квадратах лестничной площадки; поодаль от нее, несколькими ступеньками ниже
и ближе к выходу, вежливо скалился неизвестный мужик - вероятно, муж
подруги, добросовестно доставивший до дому полусонное сокровище. Всякий раз
этот тип, благоразумно державшийся, независимо от роста, в треугольной
лестничной тени, был или казался Антонову не тем, что в прошлый раз: то