"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

сопротивлением одеждой, в каком-то трансе совершил безумие - и ветхая тахта
смешно повякивала под ними, будто игрушечный медвежонок.
Вот как это произошло. Антонова, наверно, стоило убить, но он был
настолько счастлив, утешая драматически курившую Вику, целуя на ней
припухлые следы своих недавних сумасшедших поцелуев, красиво, с филигранной
дрожью руки и пера, заполняя зачетку, самолично найденную под тахтой, - что
его не взяли бы ни яд, ни автомат. Чувство это было, наверное, подобно
чувству человека, избежавшего гибели в какой-нибудь невероятной передряге и
как бы получившего в подарок сразу все радости земного существования. Такому
спасенному подсознательно кажется, что оставленную жизнь будет теперь
проживать не он, а какой-то другой, более свободный человек, - сказать по
правде, такой же абстрактный, как и тот персонаж, которого имеет в виду
ребенок, когда его спрашивают, кем он будет, когда вырастет большим.
Внезапное вырастание и достижение первоначального идеала, того большого
человека, готового хоть сегодня отправиться в Африку или полететь на Луну
(не способного, однако, понимать реального Антонова и погружаться во
взаимоотношения математических частностей, для которых скрытое целое
являлось, надо полагать, все объясняющим и все разрешающим Богом) было для
Антонова неожиданным последствием близости с Викой. Это было нечто
совершенно новое, не испытанное ранее ни с одной из немногих, редко
разбросанных по жизни женщин, - тем более не получалось с той, чьи большие и
тихие руки, всегда одной температуры с антоновским телом, напускали истомную
сонливость, сквозь которую еле-еле удавалось - едва ли уже не в
воображении - довести нехитрое занятие до скромного финала. Близость с новой
Лолитой напоминала отчаянный и оглушительный аттракцион лучшего в мире
Луна-парка, в котором непонятно как, но неизменно остаешься цел и
поднимаешься на деревянные ноги, не очень веря встречной твердости земли.
Потому что сюжеты таких аттракционов (простейшие по сравнению с уровнем
техники, аляповато намеченные в дизайне несущейся тележки или в грубых
рисунках по дощатой обшивке павильончика) были того же
космонавтско-первопроходческого, героического рода, что и предполагаемые
деяния человека, выросшего большим, - Антонов с радостью, уже известной ему
по его таинственной и благостной науке, ощущал гармонию процесса и
результата. В отличие от многих героев литературы и жизни, он
беспрепятственно пожинал плоды преступления, - и эти плоды были гораздо
щедрей, чем могла бы собрать любая добродетель.
К недоуменному огорчению Антонова, Вика как будто не разделяла его
беззаконного счастья. В постели она словно бы вовсе забывала об Антонове и
глядела магнетическими глазами ему через плечо, потираясь головой о подушку
и пяткой о край тахты, с которой постепенно переваливалось на пол груженное
их одеждой ползучее одеяло. Как только затихали последние толчки, Вика сразу
начинала искать в открывшемся развале свою пижонскую косметичку. Лежа рядом
с нею, пытаясь затаить все еще тяжелое и частое дыхание и срываясь от этого
на кашель, Антонов думал, что, может, он для Вики просто кое-как намеченный
черновик. Иногда ему казалось, что разница в возрасте между ним и Викой
гораздо больше и преступней, чем между школьницей Лолитой и несчастным
Гумбертом, который не совладал со своим кровосмесительным отцовством, потому
что девчонка, одновременно и дочь и любовница, стала для него до такой
невероятной степени единственным человеком, что не захотела этого терпеть.
Возможно, в отдаленности Вики от Антонова отражалось нечто общее для всех