"Ольга Славникова. Один в зеркале" - читать интересную книгу автора

Антонов и без Вики мог бы доказать, что жил в разрушаемом прошлом:
предъявить хотя бы свои бумажки и картонки с нацарапанными полувыводами,
совпадавшие краями с тем, от чего когда-то были оторваны, - с чужими
блокнотами, с коробками из-под обуви, с экземплярами газет многогодичной
давности, с обложками старых студенческих курсовых. Но эти лохматые
шпионские билетики потеряли всякую силу, потому что нанесенные на них
математические смыслы утратили способность развиваться и не совпадали, не
были взаимно ключами и шифрами, как это мерещилось давнишнему счастливому
Антонову, всюду срывавшему бумажки, будто листья в своем лесу райски
расцветающих множеств. Что до Вики, то она вообще не понимала, зачем нужна
эта коллекция потертых обрывков, где ей порою виделись номера каких-то
давних женских телефонов. Очень скоро обнаружилось, что Вика не только не
обладала способностями, минимально необходимыми на факультете, но и не
испытывала ни малейшего уважения к науке, которую почему-то поступила
изучать. Ее пятерки в школьном аттестате по двум элементарным дисциплинам,
чьи благодушные задачники, снабженные простыми и удобными ответами, играли с
детьми в поддавки, оставались загадкой; каким-то образом содержимым всех
математических абстракций, предметом математики вообще, ей виделись деньги.
Не то чтобы Вика хронически болела "красивой жизнью" или млела, шлепая
страницами атласных журнальчиков, - но ей представлялось естественным, что
если вещи и имеют в себе нечто помимо своего физического присутствия, нечто
не видное глазом и выражаемое цифрами, то это "что-то" - цена. Деньги
казались Вике числовыми двойниками вещей (что подтверждалось свободным
обменом одного на другое), - и сколько Антонов ни бился, но не сумел
втолковать, что математика не считает какие-то единицы, а описывает мир.
Позже бедность Антонова смутно воспринималась Викой как его научная
простоватость, арифметический уровень личности, - тогда как ее
осьминогообразный шеф, дополненный за огромным стеклянным столом множеством
телефонов с витыми перепутанными шнурами, свободно оперировал, по налу и
безналу, гораздо более серьезными числами, обладавшими к тому же свойствами
реквизита эстрадного фокусника. Вика, пожалуй, подсознательно верила, что
мрачный артист в нахохленной, как курица, чалме, усыпляющий предметы коварно
наброшенным платком, производит научный опыт, - но Антонов не манипулировал
платками и не выпускал из расписного короба молотящей воздух стаи голубей.
Для глупенькой Вики, каждый раз встававшей в тупик, если латинская или
греческая буква в уравнении означала не то, что в прошлый раз, ничего не
могло свершиться чудесного в голых, как сараи, помещениях факультета, в
аудиториях с ужасными черными досками - разделочными, кухонными досками
науки со следами грязной тряпки и мелким мусором недостертых уроков:
ошметками пищи, спущенной вариться в ленивые умы. Если бы кто сказал
здравомыслящей Вике, что математика - не выпендреж иностранного алфавита,
где все эти abcd вечно сидят на каких-то непонятных трубах, а приключение
интеллекта и философский предмет, она бы только покрутила пальцем у
тонкокожего виска.
Самым мучительным воспоминанием Антонова был первый, какой он принимал
у Вики, простенький зачет. Зимняя сессия начиналась при минус двадцати пяти,
безжизненный снег крахмально поскрипывал под туповатыми и словно очень
маленькими, детскими ногами торопливых прохожих, трамвайные рельсы уходили,
будто плавная лыжня, в зачарованный лес, в туманную мглу завешенного белыми