"Ольга Славникова. Вальс с чудовищем " - читать интересную книгу автора

Заплаканная Вика не желала даже слышать что-нибудь про Антонова,
просидевшего на всей пригодной для этого мебели целое воскресенье; она
твердила все ту же историю про подругу, вспоминала чей-то день рожденья,
куда они внезапно оказались приглашены, путалась, рассказывала то, что
говорила уже неделю назад; каким-то внутренним чутьем Антонов понимал, что
Вика не лжет по существу, хотя ее глаза и резкий голос, пережимаемый
наклонами за разбросанным по комнате тряпьем, были лживы и напоминали
Антонову игру на сцене, где сам он был актером, не знающим текста. Безо
всякой просьбы с его стороны Вика начинала выдавать какие-то ненужные
подробности о подвозивших ее наполеонах, бывших, по ее словам, психически
нормальными и очень скучными людьми, годными только на то, чтобы сидеть за
рулем, - но Антонов почти не слушал и только сознавал, что занимаются опять
не им, и старался не показать обиду, от которой, будто от неподходящих,
слишком сильных очков, ломило переносицу. Он побыстрей нырял от говорливой
Вики в ледяную постель, где еще держалось слабое пятно его тепла, с которым
он теперь не мог совместиться, - не мог опять задремать, не совместившись
как бы с контуром тела, какие обводят и оставляют на месте убийства в
интересах следствия. Вика, все еще ворча, залезала с краю и, бесцеремонно
кутаясь, натягивала одеяло между собой и Антоновым; Антонов, придерживая
угол одеяла, точно лямку, на плече, что-то спрашивал напоследок, Вика сонно
отвечала, и все это было абсолютно безнадежно.

***

Теща Света, наконец скопившая денег на установку телефона по
коммерческой цене, иногда брала на себя вину и тяжесть Викиного отсутствия:
говорила Антонову, выбравшемуся из своего заточения до одного безотказного
автомата (какого-то очень старого, памятного с детства, мойдодыровского
образца), что Вика у нее и принимает ванну, либо пошла с поручением к
какой-то тещи-Светиной знакомой, либо послана к бабушке мыть большое окно -
нелепый многоэтажный мушиный дворец, который, насколько помнил Антонов, теща
Света сама ходила мыть неделю назад. Слушая в трубке делано бодрый, почти
что Викин голос, Антонов понимал, что теща Света лжет - и мистика ночных,
калечных, тут и там понаставленных автоматов (в сущности, остававшихся и
днем предметами ночи) соединялась с представлением о подругах, подругах
подруг, имевших где-то в сонно бормочущем городе, похожем на ловящий разные
станции радиоприемник, свои таинственные адреса.
Антонов знал, что теща Света суеверна: боится жирной черной кошки с
неопрятными, будто прилипшие семена сорняков, выпушками белого меха, живущей
у нее в подъезде, пугается всяких несчастливых номеров, что бросаются ей в
глаза с трамвайных абонементов и даже с магазинных ценников. Теща Света,
конечно, не могла не чувствовать коварной и тонкой связи между собственной
ложью и возможным несчастьем, которое только и выжидает успокоения
заинтересованных лиц, чтобы случиться не в воображении, а на самом деле;
все-таки она старалась, как могла, наврать Антонову и в одиночку переживала
терзания неизвестности, умножаемой стрелками часов на возрастающие цифры.
Надо полагать, она, сидя у себя на кухне, где множество посудин, как будто в
доме протекала крыша, стояло в самых неожиданных местах, перебирала мысленно
все варианты насилий и убийств - в тщетной надежде, что судьбе не удастся
изобрести что-нибудь такое, чего она не сумела мысленно обезвредить. Теща