"Ольга Славникова. Вальс с чудовищем " - читать интересную книгу автора

возраста, с посеребренными бородками, укрывавшими нежный одутловатый жирок,
и с волчьими взглядами, бросаемыми на ушибленных и мирных завсегдатаев
"клуба"; один из незнакомцев, поговорив о чем-то с вертлявой, до ушей
накрашенной Викой, помрачнел и, отвалив разболтанную крышку давно
оглушенного посторонней музыкой пианино, набрал на нем одной рукою что-то
тоненькое, жиденькое, пролившееся как водица из испорченного крана в гулкую
пустоту гудящих голосов, - и почему-то запомнившееся Антонову, как много
других мелочей, про которые он не знал, что с ними нужно делать и куда
приложить.
Праздные прогулки по хорошей погоде, превращавшей в перец городскую
жесткую пыль, обостряли у Антонова чувство безалаберно улетавшего времени -
буквально пускаемого на ветер, ставший из-за лысины врагом Антонова. Он
добросовестно пытался по крайней мере теперь нанести себя на простенькую
карту Викиной реальности. Он не выражал протеста, когда его наивная подруга
из свойственного ей понятия об устройстве города выбирала, чтобы шляться,
торговую толкучку, преобразившую некогда пустоватый, ровнейшими квадратными
метрами серо-гулких плит выложенный центр в изобильный и тесный развал. Вика
любила места, насквозь озвученные бьющими по ушам киосками магнитофонных
кассет, которые дополнялись сумбурной музыкой из наплывавших на перекрестки
автомобилей да рваным баритоном здоровенного мужика в растворявшихся на
воздухе седых волосах и бороде, по виду того самого дворника, который
когда-то заметал с безлюдных плит скромные бумажки да мучнистый, скудный
прах прожитого дня, - а теперь вот пел, рывками вздымая грудь в
расходящемся, дополнительно отвернутом медалями пиджачишке и выставив далеко
перед собой на мостовую большую коробку для денег, - где, однако, ерзало от
случайных пинков всего лишь несколько монет. Иногда Антонов и Вика гуляли
почти одни, без трения в толпе, в невесомости тополевого пуха, превращавшего
лужи в сухие заячьи шкурки, - на задворках привозной торговли, где часто
попадались мемориальные доски на крепкой, как точильный камень, кирпичной
кладке старых домов, покосившиеся павильоны кружевного чугуна, чугунные же
бюсты неизвестных писателей или ученых в окружении жестких ушастых
цветочков, толстые пушечки с яблочной горкой червивых ядер, с бумажками от
мороженого в мирно нагретых стволах. Беспокойная Вика то и дело забегала
вперед, обнимала голыми руками какую-нибудь неудобную, отвернувшуюся статую
или облокачивалась, выгнув спину, о балюстраду пруда, где отражение Дома
правительства, целое у основания, постепенно размывалось колебательными
полосами и оставалось без верхних этажей, замененное томным и солнечным
сиянием воды. Вика улыбалась Антонову, словно в объектив, а он переминался с
пустыми руками, не имея фотоаппарата и не умея с ним обращаться, не смея
пересечь черту, за которой начинался кадр.
Иногда Антонову мерещилось, что она замирает и смотрит на него перед
тем, как исчезнуть. Мучением Антонова были улицы, полные гладко
вспыхивающих, как бы колеблемых светом автомобилей: Вика, выкрутив руку,
которую Антонов порывался схватить, без всяких светофоров устремлялась
вперед и через минуту уже запрыгивала, вильнув каблучком, на противоположный
тротуар, - а растерянный Антонов, не в силах уследить одновременно за
мельканием ее как будто неподвижной фигурки и потоком слишком близкого и
слишком неожиданного транспорта, то ступал на проезжую часть, то пятился, то
замирал в смятении прямо перед собачьей мордой скулящего от натуги,
приседающего джипа, водитель которого, бешено кривясь, выворачивал руль и в