"Ольга Славникова. Вальс с чудовищем " - читать интересную книгу автора

любого ответа. Порою ему казалось, что молчание писем, тихо копившихся в
ящике, но еще далеко не заполнивших объем, который пока (или уже) бессильна
была набивать счастливыми почеркушками его уснувшая мысль, - что это
молчание исходит от самой подруги, от рук ее, наверное, гладивших,
заклеивая, еще не надписанные конверты - тем же, в обе стороны, движением,
каким стелила на скользкий дерматиновый диванчик свежую простыню.

***

Возможно, женщина и не ждала от него никакого отклика, а всего лишь
хотела регулярными сведениями о себе сохранить одновременное течение
собственной жизни и жизни Антонова: если так, то он ее прекрасно понимал.
Собственно, то же самое Антонов пытался проделать относительно себя и Вики:
все в нем восставало от сознания, что его, Антонова, попросту не было в ее
полудетском прошлом, которое жестокая Вика представляла теперь как прежде
всякого замужества свершившуюся судьбу.
Чувство было примерно такое, как при мысли о нескольких темноватых
годах, непосредственно предшествовавших рождению Антонова. Они
представлялись ему провалом, промоиной времени, где события обрели
невиданную свободу - и мать с отцом запросто могли не встретиться, не
стукнись две неуклюжие, на веслах как на костылях, прогулочные лодки посреди
Центрального пруда, тогда заросшего кривыми, наклоненными к воде березами,
теперь налитого до половины гранитных берегов очень спокойной водой, с
неизбывным отражением Дома правительства, при котором пруд теперь лежал
будто относящийся к нему волнистый гарнир. Это время начала шестидесятых
казалось Антонову более далеким и фантастическим, чем правление Екатерины II
или Крымская война. Будущие его родители, круглолицые провинциалы,
приехавшие учиться "в область" из тишайших городков, прозябавших на одной и
той же, словно пальцем проведенной речке, уже записались в стеклянном ЗАГСе
у торжественной женщины с небольшими пронзительно-ясными глазами, очень
похожей на Валентину Терешкову; они поссорились, потом помирились, сняли
"квартиру" в длинном бараке с просторным, как товарный вагон, коридором и
тесными комнатками, где зимою окошки превращались в ванночки мутной белизны,
а по углам проступала жесткая синтетика инея. Молодые-расписанные бегали по
театрам, смирно сидели там в глубоких плюшевых креслах, куда, как бумага на
ластик, льнула их парадная одежда; они рисовали стенгазеты против
прогульщиков; платили членские взносы; выступали за институт на лыжных
соревнованиях - и потому, что снег, пылью осыпавшийся с холодных сосен в
лесную тишину, пьянил сквозь запаленное дыхание не хуже водки, на
бессолнечном финише, под темными и словно мокрыми флагами союзных республик,
произошла какая-то антисоветская история, из-за которой чуть не исключили из
комсомола студента четвертого курса Антонова В.П., без одиннадцати месяцев
молодого отца. Все это неопределенное, хрупкое, шаткое было уже собственным
его, Антонова, небытием - тем светом, что проник в нормальную жизнь
незаметно для участников более или менее значительных событий, что
завершились все-таки рожденьем бархатистого и толстого младенца. Теперь же
упрямая Вика задним числом лишала Антонова бытия и тогда, когда он уже читал
студентам лекции в тех самых отсырелых, с разбитыми рядами аудиториях, куда
ей только предстояло прийти. Антонов, как мог, отстаивал себя, сопоставляя
события своей и Викиной жизни, что были до первой встречи - до столкновения