"Ольга Славникова. Вальс с чудовищем " - читать интересную книгу автора

она гораздо раньше, чем думал Антонов, заметила его окольные взгляды, как
будто не находившие ее в аудитории, хотя она сидела на самом виду -
откинувшись, с журнальчиком на коленях, норовившим сплыть и шлепнуться под
стол. Ее умиляло, что в долговязости доцента просматривается что-то от
покойного Павлика, что ходит он так же, словно нащупывая высоко занесенной
ногою невидимую воздушную ступень и временами преисполняясь какой-то
бесполезной двигательной энергии, сообщаемой встречным дверям и болтавшимся
после его прохождения на кнопках, точно сбитые мишени, студенческим
стенгазетам. Лекции Антонова сделались для Вики совершенно необязательны:
она прекрасно чувствовала, что содержание этих двух академических часов
совсем иное, не имеющее отношения к объявленной теме и к тому, что доцент,
ограниченный пиджаком, тянется писать на белесой, будто промерзлой от скуки
доске.
Интуиция Вику не подвела: Антонов оказался восприимчив, хотя не все в
его смущении при виде экспозиции было доступно ее небольшому рациональному
уму. Подсознательно Вике хотелось мелодрамы, чтобы с ней без конца выясняли
отношения на повышенных и в умоляющих тонах, хотелось озябших, жалко
пахнущих снегом цветов и сумасшедших писем на шестнадцати страницах, -
словом, новых экспонатов, которые можно было бы накапливать до лучшей (или
худшей) поры. Но Антонов (когда-то не меньше Павлика побродивший по лесам,
спасаясь там от вездесущего, как деньги, комсомола) держался в рамках,
буквально будто вписанный в невидимый ограничительный прямоугольник, - и
когда он, обнимая, неловко притягивал Вику к себе, ей мерещилось, будто они
сошлись в каком-то проеме, каждый из своего пространства, и между ними, под
ногами, имеется порожек, через который надо еще переступить.
Сам Антонов, не склонный ни к каким театральностям, не вполне понимал,
чего же от него хотят. Когда он входил, постучавшись, в узкую Викину комнату
с далеким от двери окном, где стоял еще более далекий, синевато-воздушный
башенный шпиль, - неизбежный Павлик встречал его сощуренным взглядом из
обрамленного снимка, а непричесанная Вика медленно, опираясь руками,
вставала от стола, словно прерывала на важном месте какой-то долгий
разговор. Несчастный парень, поступивший в Политех (где Антонов тоже читал
небольшой факультативный курс), но так и не явившийся на лекции, несомненно,
влиял на его отношения с Викой: видимо, пережившая слишком большое
потрясение (что давалось понять большими печатными буквами ясно читаемой
мимики), Вика словно унаследовала его надменность и все права на то, чтобы
быть самой по себе. В комнате, усадив смущенного Антонова на кое-как
заброшенную покрывалом смятую постель, а сама оставшись на стуле, Вика
подолгу молчала, будто попутчица в поезде, - и сходство комнаты с купе
подтверждалось твердым чемоданом под кроватью, толстым хламом плюшевых
игрушек на шифоньере и тем, как Света, Викина мать, постучав еще слабее и
просительней Антонова, вносила чай. Иногда случалось, что Вика, выскочив "на
десять минут позвонить" (при этом теща Света, как мысленно называл ее
Антонов, менялась в лице), исчезала на целый вечер и заявлялась хмурая, с
каким-нибудь цветочным скелетом в пустоватой бумаге, в очень грязных,
наворотивших целые галоши глины сапогах, которые молча стряхивала с ног,
держась за стену и мотая ими над чистеньким полом прихожей. Она не
удостаивала посмотреть на Антонова, который тут же начинал собираться,
разыскивая у Вики под ногами среди дамской благородной обуви свои неуместно
большие плоскодонные туфли. Вика любила говаривать, что у нее особые