"Лев Исаевич Славин. Армения! Армения! (Рассказы и очерки) " - читать интересную книгу автора

В Цахкадзоре я пошел к дому, где восемь лет назад жил и работал Василий
Семенович. Двухэтажное белое здание традиционно курортного типа. Так строили
в тридцатых годах. Здесь разместился небольшой Дом творчества Союза
писателей Армении. На веранде ободранный бильярд - тот самый, на котором
любил играть Гроссман. Комнаты закрыты. На всем отпечаток запустения и
грусти. Я внимательно вглядываюсь во все вокруг, силясь смотреть глазами
Гроссмана. Да, я попробовал приобрести на время его слегка удивленный, чуть
насмешливый испытующий взгляд. И - добрый. Это последнее, вероятно, труднее
всего. Когда одному старику, который все время обращался к Гроссману
по-армянски, заметили, что Василий Семенович не понимает, он рассердился и
сказал: "Не может быть, чтобы человек с такими добрыми глазами не понимал
по-армянски".
Меня уверяют, что здесь, в Цахкадзоре, ничего не переменилось с тех
времен. В саду - грушевое дерево, старый граб, небольшой фонтан с водоемом,
в котором плавают желтые листья осени. Под домом журчит ручей. ("Ночью
открываю окно, и слышно, шумит ручей..." - из письма Гроссмана к жене.)
Неподалеку от дома древний храм, которому девятьсот лет. Об этом храме
Василий Семенович как-то сказал Мери, дочери Р. Кочара:
- Вот так надо писать - как строили армянские зодчие: просто и чтоб
внутри бог...
Мне очень хотелось повидать в Цахкадзоре безумного старика Андреаса, и
кочегара Ивана, и его отца, старого молоканина, и, может быть, если удастся,
испытать в разговоре с ними то высокое чувство, о котором Гроссман пишет в
"Добро вам". Я отправился на их поиски. Уже нет ни Андреаса, ни Ивана, ни
отца его, ни Карапета-аги, ни всех тех, с кем встречался здесь Василий
Семенович. Но и те, что разбрелись кто куда, и те, что умерли, продолжают
жить на страницах "Добро вам".
В Ереване Гроссман был почти одинок. Он сам свидетельствует об этом:
"Я прожил в Армении два месяца; почти половину этого срока я провел в
Ереване. Я приехал в Ереван, зная писателя Мартиросяна и переводчицу
Гортензию... и уехал из Еревана, будучи знаком с Мартиросяном, его семьей и
переводчицей Гортензией" (так Гроссман называет А. Таронян. - Л. С).
Почему так случилось? Мало сказать, что Василий Семенович был человеком
общительным: его жадность на новые знакомства, его страсть к познанию людей
была поистине неисчерпаема. С другой стороны, общеизвестна и гостеприимная
общительность армян. Что же образовало вокруг Гроссмана атмосферу
одиночества? Сам он пишет об этом с ироническим разочарованием:
"А я-то полагал, что, подобно Платону, стану дарить своей беседой не
только ереванских художников пера и кисти, но и ученых..."
Под этой иронией прощупывается тоска по людям. Я слышал два
противоположных мнения. Кое-кто из "художников пера" убеждал меня, что Р.
Кочар (он же, напоминаю, Мартиросян из "Добро вам") отстранял Гроссмана в
Ереване от новых знакомств. При этом Кочар окружил его всяческими заботами,
дабы в этой золотой клетке ничто не отвлекало Гроссмана от работы над
переводом его романа.
Иначе (и вопреки тому, что пишет сам Гроссман) говорила об этом дочь Р.
Кочара, Мери, молодой востоковед, уверяя меня, что Василий Семенович сам не
хотел никого видеть, сам избегал новых знакомств, сам не хотел выходить из
узкого круга, очерченного Кочаром.
Я не оспариваю ни одного из этих утверждений. В каждом из них,