"Лев Исаевич Славин. Армения! Армения! (Рассказы и очерки) " - читать интересную книгу автора

возможно, есть своя правда. Но точно так же не подлежит сомнению и жажда
Гроссмана общаться с людьми и широта его дружеских связей.

Безусловно, силовое поле, окружившее Гроссмана в Еревану, независимо от
того, было ли оно возбуждено самим Гроссманом или другими, огорчало его. Он
старался утешить себя, что так же одинок был здесь и Осип Мандельштам,
поэзию которого Гроссман высоко ценил:
"Утешился я несколько тем, что спросил как-то у Мартиросяна о
пребывании в Армении Мандельштама... Однако Мартиросян не помнил
Мандельштама. Мартиросян по моей просьбе специально обзванивал некоторых
поэтов старшего поколения - они не знали, что Мандельштам был в Армении.
Мартиросян мне сказал, что смутно Вспоминает худого носатого человека,
видимо, весьма бедного: дважды Мартиросян угощал его ужином и вином;
выпивши, носатый человек читал какие-то стихи, - по всем видимостям, это был
Мандельштам".
Гроссману, несомненно, были известны и записки О. Мандельштама
"Путешествие в Армению" ("Звезда", 1933, № 5). Одна глава там называется
"Ашот Ованесьян". Я сейчас вспомнил об этом вот почему. Нынче летом стоял я
с Левоном Мкртчяном в аллее одного из ереванских бульваров. Вдруг внимание
мое привлек проходивший невдалеке человек. Чем? Что-то сильное и
значительное было в его лице, не утратившем скульптурных очертаний, несмотря
на преклонные годы. Стан его был прям, густые волосы, отброшенные назад,
напоминали львиную гриву. Я подумал, не отрывая от него глаз: возраст
обтесал это лицо, оно стало гороподобным. Безусловно, я видел этого человека
впервые. И все же в нем было что-то до боли знакомое. Левон проследил за
моим взглядом и вскричал:
- Это же академик Ованесьян! Помните, у Мандельштама?
Еще бы!
"...вошел пожилой человек с деспотическими манерами и величавой
осанкой. Его Прометеева голова излучала дымчатый, пепельно-синий цвет, как
сильнейшая кварцевая лампа... Черно-голубые, взбитые с выхвалью пряди его
жестких волос имели в себе нечто от корешковой силы заколдованного птичьего
пера".
- Познакомьте меня с ним! - взмолился я, увидев, что мой друг и
академик Ованесьян разменялись поклонами.
После нескольких незначительных слов, входящих в обряд знакомства, я
попросил академика с горячностью, которая, кажется, несколько его удивила,
рассказать мне, что ему запомнилось о встрече с Мандельштамом.
По удивленно-вежливой улыбке академика Ованесьяна я понял, что эта
встреча не запала ему в память.
Я подумал, глядя ему вслед, что разговор этот, присутствуй при нем
Василий Гроссман, также принес бы ему некоторое утешение.
Прослышал я и о другом разговоре. Тоже в Ереване. О разговоре между
двумя поэтами - Чаренцом и Мандельштамом. Выслушав стихи Мандельштама об
Армении, Чаренц сказал:
- Понимаете ли вы, что из вас рвется книга?
Мандельштам удивился. Он и не заметил, что из него "рвется книга".
Гроссману этого никто не говорил. Он сам заметил и написал жене из Еревана,
что делает записи для будущей книги об Армении. Написал как-то смущенно,
застенчиво. Может быть, не очень верил в будущую книгу. Но Армения так