"Лев Исаевич Славин. Армения! Армения! (Рассказы и очерки) " - читать интересную книгу авторавозможно, есть своя правда. Но точно так же не подлежит сомнению и жажда
Гроссмана общаться с людьми и широта его дружеских связей. Безусловно, силовое поле, окружившее Гроссмана в Еревану, независимо от того, было ли оно возбуждено самим Гроссманом или другими, огорчало его. Он старался утешить себя, что так же одинок был здесь и Осип Мандельштам, поэзию которого Гроссман высоко ценил: "Утешился я несколько тем, что спросил как-то у Мартиросяна о пребывании в Армении Мандельштама... Однако Мартиросян не помнил Мандельштама. Мартиросян по моей просьбе специально обзванивал некоторых поэтов старшего поколения - они не знали, что Мандельштам был в Армении. Мартиросян мне сказал, что смутно Вспоминает худого носатого человека, видимо, весьма бедного: дважды Мартиросян угощал его ужином и вином; выпивши, носатый человек читал какие-то стихи, - по всем видимостям, это был Мандельштам". Гроссману, несомненно, были известны и записки О. Мандельштама "Путешествие в Армению" ("Звезда", 1933, № 5). Одна глава там называется "Ашот Ованесьян". Я сейчас вспомнил об этом вот почему. Нынче летом стоял я с Левоном Мкртчяном в аллее одного из ереванских бульваров. Вдруг внимание мое привлек проходивший невдалеке человек. Чем? Что-то сильное и значительное было в его лице, не утратившем скульптурных очертаний, несмотря на преклонные годы. Стан его был прям, густые волосы, отброшенные назад, напоминали львиную гриву. Я подумал, не отрывая от него глаз: возраст обтесал это лицо, оно стало гороподобным. Безусловно, я видел этого человека впервые. И все же в нем было что-то до боли знакомое. Левон проследил за - Это же академик Ованесьян! Помните, у Мандельштама? Еще бы! "...вошел пожилой человек с деспотическими манерами и величавой осанкой. Его Прометеева голова излучала дымчатый, пепельно-синий цвет, как сильнейшая кварцевая лампа... Черно-голубые, взбитые с выхвалью пряди его жестких волос имели в себе нечто от корешковой силы заколдованного птичьего пера". - Познакомьте меня с ним! - взмолился я, увидев, что мой друг и академик Ованесьян разменялись поклонами. После нескольких незначительных слов, входящих в обряд знакомства, я попросил академика с горячностью, которая, кажется, несколько его удивила, рассказать мне, что ему запомнилось о встрече с Мандельштамом. По удивленно-вежливой улыбке академика Ованесьяна я понял, что эта встреча не запала ему в память. Я подумал, глядя ему вслед, что разговор этот, присутствуй при нем Василий Гроссман, также принес бы ему некоторое утешение. Прослышал я и о другом разговоре. Тоже в Ереване. О разговоре между двумя поэтами - Чаренцом и Мандельштамом. Выслушав стихи Мандельштама об Армении, Чаренц сказал: - Понимаете ли вы, что из вас рвется книга? Мандельштам удивился. Он и не заметил, что из него "рвется книга". Гроссману этого никто не говорил. Он сам заметил и написал жене из Еревана, что делает записи для будущей книги об Армении. Написал как-то смущенно, застенчиво. Может быть, не очень верил в будущую книгу. Но Армения так |
|
|