"Валериан Скворцов. Сингапурский квартет " - читать интересную книгу автора

Участковый говорил про эти дела Михаилу Никитичу. Но бывший матрос
считал, что - пусть. Ведь не воровали. А все, что можно взять боем или лихой
смекалкой, того достойно. Денег становилось больше. Сила же их предстала
волшебной, когда мать увезли на операцию: жмых, который она ела, обернулся
воспалением желчного пузыря.
Два месяца никто не командовал Левой дома, никто не напоминал про
уроки. Мать плакала, когда он приносил мед и масло, стеснялась есть в палате
при всех. Лева сидел рядом, пока она, как говорила про себя, питалась,
словно сторожил от других. Если спрашивала, где взял, отвечал одним словом:
"Алямс".
Алямс был фронтовым другом отца. Он держал рулетку на базаре, где
ставки доходили до нескольких пачек перетянутых проволокой красных тридцаток
или серых полусотенных. Если в банке ничего не оставалось, Алямс объявлял
"великий хапок", то есть сгребал брошенные на новый кон деньги в карман. Это
считалось справедливым. Алямса - при нашивке за тяжелое ранение и двух
орденах Славы - менты во время облав не трогали. Ноги у него оторвало миной.
Перемещался Алямс в ящике, поставленном на четыре шарикоподшипника. Он с
грохотом колесил в этом ящике, отталкиваясь от земли - будь то зимой,
весной, летом или осенью - огромными голыми кулаками. Какая-то бабка,
сослепу приняв инвалида за нищего, бросила однажды ему в кавалерийскую
фуражку с синим околышем папироску "Северная Пальмира", самую крутую в те
времена, и Алямс, тогда еще Коля, стушевавшись перед свидетелями за эту
ласку, сказал неизвестно почему:
- Алямс! Цигарочка!
Так прилепилось прозвище.
Алямс действительно ссужал Леве деньги, когда приходила деловая
необходимость. Отдавать велел из общих, спросив разрешения у ребят. У него
же Севастьянов перенял манеру читать книжки - не учебники, а про любовь.
Первая книжка, выданная Алямсом с возвратом по первому требованию, была
замызганная "Княжна Мери". Про Печорина в предисловии говорилось, что он
лишний человек. Звучало плоховато... Но обсуждать любимого героя приходилось
только с Алямсом, который перед войной проходил книжку в школе. Остальные
ничего не читали.
Михаил Никитич похвалил отца, когда тот пришел справиться об успехах
сына.
- Пори, не пори, это бесполезно, - сказал бывший матрос бывшему
кавалеристу, рассуждая на тему неприемлемости в семье и школе телесных
наказаний. - По себе знаем. Только поболит, а потом пройдет да и забудется.
А вот сила боевого примера... Ну, то есть примера, вообще примера... Это да,
впечатляет, тоже по себе знаем. Столько денег! Раз и - нету! Дым и восторг!
Будет жить память в веках!
Когда умер товарищ Сталин, Михаил Никитич взял власть в школе. Отпер в
военном кабинете два железных шкафа и раздал винтовки с просверленными
затворами, но со штыками, всем школьникам от шестого класса и старше,
поскольку считал обстановку крайне опасной. В вестибюле, в дверях
учительской и коридорах поставил часовых. Враги народа и шпионы, как стало
ему известно, готовились выйти из подполья, усиливали происки. Следовало
ответить боевой готовностью, сжать зубы и кулаки, подавить рыданья. На
траурном митинге Михаил Никитич ласково прикрикнул даже на
старушку-директоршу: "Чтобы я ни одного плачущего большевика не видел! Тут