"Григорий Саввич Сковорода. Сочинения в двух томах, Том 2" - читать интересную книгу автора

будто богом осуществленное и защищаемое разумение.
Говорят суеверу: "Слушай, друг! Нельзя сему случиться... Противно
натуре... Кроется здесь что-то..." Но он во весь опор с желчью вопиет, что
точно летали кони Илиины. При Елисее плавало-де железо, разделялись воды,
возвращался Иордан, за Иисуса Навина зацепилося солнце, за Адама змеи имели
язык человеческий... Вот! Скоро-де конец миру... бог знает, может быть, в
следующий 1777 год спадут на землю звезды... Что? Разве нельзя, чтоб Лот был
пьян от нововыдавленного вина?.. Пускай оно у нас не хмельное, но от бога
все возможно..."
Сих дрожжей упившись, суевер бражничает и козлогласует нелепую,
объявляя неприятелями и еретиками всех несогласных ему. Лучше не читать и не
слышать, нежели читать без очей, а без ушей слышать и поучаться тщетным.
Детское есть сие мудрование, обличающее наглость и непостоянность блаженной
натуры, будто она когда-то и где-то делала то, чего теперь нигде не делает и
впредь не станет.
Все же то невеликое, что ненужное, и все ненужное то, что не всегда и
не везде есть возможное. Возможное и нужное, а нужное и полезное есть то же
и напротив того. Какая ж слава и хвала делать невозможное?
Все преграждаемое законом блаженной натуры есть тем не полезное, чем не
возможное, а чем полезное, тем возможное. По сему-то есть благословенно
царство ее


9

и дивным вкусом дышит сие слово Епикура: "Благодарение блаженной натуре
за то, что нужное сделала нетрудным, а трудное ненужным".
Восстать против царства ее законов - сия есть несчастная исполинская
дерзость, любящая преграждение, невозможность и бесполезность, а супостат
ползет.
Как же могла восстать сама на свой закон блаженная натура, раз она
велела тонуть железу - и было так?!
Такие нелепые мысли пускай место имеют в детских и подлых умах, не в
возмужавших и высоких фамилий людях. Да вкушают божию сию ложь и буйство
дети, и то до времени, а благоразумные да будут готовы к лучшему столу. Они,
не быв причастниками лжи сей и буйства, могут не зажигать, но тушить факел
колеблющего общую тишину и бражничествующего раскола.
Нет вреднее, как то, что сооружено к главному добру, а сделалось
растленным. И нет смертоноснее для общества язвы, как суеверие - листвие
лицемерам, маска мошенникам, стень тунеядцам, подстрекало и поджог
детоум-ным.
Оно возъярило премилосердную утробу Тита, загладило Иерусалим, разорило
Царьград, обезобразило братнею кровью парижские улицы, сына на отца
вооружило 14. И не напрасно Плутарх хуже безбожия ставит суеверие. Для
меня-де лучше, когда люди скажут, что Плутарха на свете не было, нежели что
он был нагл, непостоянен, немилосердный и проч. Да и впрямь суевер скорбит,
если кто на полдень, а не на восток с ним молится. Иной сердит, что
погружают, другой бесится, что обливают крещаемого. Иной клянет квас,
другой-опресноки... Но кто сочтет всю суеверных голов паутину? Будто бог -
варвар, чтоб за мелочь враждовать.